– Да что вы все: «адмирал» да «адмирал»! Я шестнадцать лет уже адмирал моему государю и приехал сюда по его поручению, чтобы очистить Одессу от осиных гнезд вроде ваших!

– Адмирал, я еще раз прошу вас выбирать ваши выражения! – В голосе дамы послышались истерические нотки, лицо было мертвенно-бледно.

– Прошу вас помолчать, когда говорит градоначальник! – повысил голос адмирал. – Думаете, я не знаю, что представляет собой ваш притон? Дня не проходит, чтобы в нем не разыгрался бы скандал! Завлекаете молодых девушек! Развращаете молодежь! Доводите ее до самоубийства! А сами наживаете капиталы!..

– Да как вы смеете говорить мне это? – крикнула истерическим голосом дама. – Я… я… я сегодня же пошлю на вас жалобу! Да, сегодня же… и… и не думайте, что я не найду на вас управы! И в 24 часа выедете отсюда вы, а не я! – Мертвенно-бледная, она вся дрожала мелкой дрожью.

– Что-с? Жалобу? На меня? Вы, я вижу, сударыня, не просто преступница, а к тому же еще и наглая преступница!.. Уходите сейчас же! – адмирал указал ей на дверь. – В 24 часа! Приготовьтесь в 24 часа покинуть город! – крикнул он ей вслед, когда она торопливо, почти бегом направлялась к выходу из кабинета.

Дверь хлопнула, и адмирал остался один.

– Какова штучка-то! – думал градоначальник, вновь быстро шагая по кабинету. – А вид такой, что хоть сейчас на великосветский раут! И она же собирается на меня жаловаться! Вот я тебе пропишу сейчас, и тебе, и твоим девушкам, и твоей «Черной розе» жалобу! – и старик решительно направился к письменному столу.

Дверь кабинета снова раскрылась, и в нее просунулась голова дежурного чиновника.

– Ваше превосходительство, – сказал он. – Там в приемной ожидает аудиенции еще одна дама.

– Кто там еще и зачем? – спросил адмирал. – Нельзя ли ее направить к правителю канцелярии? Я очень занят.

– Она говорит, что вы ее сами вызвали сегодня, к трем часам дня. Это какая-то госпожа Блохман.

– Что-о? – адмирал широко раскрыл глаза. – Как так госпожа Блохман?

– Так точно, Ваше превосходительство. Вот ее визитная карточка: Сара Давидовна Блохман.

– Ничего не понимаю! – изумился адмирал. – Кто же в таком случае был у меня только что в кабинете?

– Как, ваше превосходительство? Разве вы ее не знаете? Ведь это же была начальница Одесского института княгиня Нарышкина.

На этот раз даже бронзовое от никогда не сходящего загара лицо адмирала умудрилось побледнеть.

– Какого же черта вы не предупредили меня, что это – княгиня Нарышкина, когда докладывали о ее приходе? – закричал в бешенстве он.

– Да вы же сами меня прервали, – обиженным тоном заявил чиновник, – и, когда я начал вам докладывать, сказали, что знаете, приказав пропустить ее к вам.

– Да, вы правы… – упавшим голосом проговорил старик и после короткой паузы прибавил: – Пошлите скорее ко мне наверх курьера сказать моему человеку, чтобы приготовил мундир, эполеты, ордена, одним словом – полную парадную форму. Я сейчас поднимусь.

– А как же быть с госпожой Блохман?

– С Блохман? К черту! Гоните ее в шею!

Чиновник повернулся, чтобы уйти.

– Слышите? Гоните ее в шею! – закричал градоначальник с новым приливом бешенства, хотя чиновника уже не были в кабинете.

Через полчаса адмирал Грин в полной парадной форме, с лентой через плечо, сияя золотом эполет и эмалью орденом, подъезжал к высокому старинному, с колоннадою зданию института. Выбежавшему из подъезда представительному, похожему на важного чиновника швейцару он передал свою визитную карточку для передачи начальнице института и с волнением стал ожидать приглашения войти.

Но беспокойство его оказалось напрасным: вернувшийся через минуту швейцар почтительно доложил, что княгиня Нарышкина нездорова и принять адмирала не может…

IV

Министр двора, высокий сухой старик с породистым лицом, с длинными пушистыми усами, в генерал-адъютантском сюртуке доканчивал свой доклад императору.

– Есть у вас еще что-нибудь, граф? – спросил государь, когда министр, получив резолюцию на последней поданной бумаге, укладывал ее в свой портфель.

– Не знаю, Ваше Величество, как и доложить вам об одном чрезвычайно странном происшествии, о котором меня уведомили сегодня из Ведомства учреждений Императрицы Марии. Дело касается нашего одесского градоначальника адмирала Грина.

– В чем же дело-то? – заинтересовался государь.

– Происшествие, Ваше Величество, такое странное, что я склонен думать, что старик Грин в Одессе серьезно заболел умственным расстройством. В Ведомстве учреждений Императрицы Марии получено донесение начальницы одесского института княгини Нарышкиной, в котором она жалуется, что адмирал Грин угрожает выслать в 24 часа из Одессы ее, всех ее институток, а самый институт разнести по камешкам.

– Что за чепуха! – воскликнул государь. – Не сошла ли с ума сама княгиня Нарышкина? Не дальше, как вчера, у меня на докладе министр внутренних дел не мог нахвалиться одесским градоначальником за то умение, быстроту и такт, с которыми ему удалось ликвидировать там забастовку рабочих! Я не сомневаюсь, что тут кроется какое-то чудовищное недоразумение.

– Но как быть с княгиней, Ваше Величество? Она грозит прошением об отставке, если адмирал Грин будет продолжать градоначальствовать в Одессе.

– Подождите немного, – сказал государь, – я сейчас переговорю с министром внутренних дел.

Через минуту император держал у уха телефонную трубку:

– Я ни минуты не сомневался, что тут какое-то чудовищное и глупое недоразумение, – сказал он в трубку. – Благодарю вас, Петр Аркадьевич. Я думаю, что нам не будет стоить большого труда уладить этот конфликт. До свидания.

Государь повесил трубку.

– Ну вот, – повернулся он к министру двора, – как я и думал, тут произошло глупейшее недоразумение. Министр внутренних дел только что получил от самого Грина письмо, в котором он подробно излагает всю эту историю. Оказывается, адмирал, не зная в лицо княгиню Нарышкину, принял ее за какую-то Блохман, содержательницу тамошнего притона, которую он вызвал к себе специально для разноса за очередной скандал, и по ошибке вместо этой самой Блохман разнес княгиню. Ну, вы нашего адмирала знаете и можете, конечно, себе представить, что он там наговорил бедной княгине. – Государь снова весело рассмеялся. – Хуже всего в этой истории то, что княгиня так обиделась, что когда после ее отъезда недоразумение разъяснилось, и адмирал поспешил к ней, чтобы объясниться и принести свои извинения, то она не пожелала его принять. Но мы это поправим. Я совсем не желаю из-за какой-то там Блохман лишаться такого градоначальника, как адмирал Грин, или такой начальницы, как княгиня Нарышкина.

Государь на некоторое время задумался и, нахмурившись, уставился в одну точку стола. Но вскоре лицо его вновь просветлело, и он прибавил: