– Еще нет. Ты просидела взаперти весь день. – Он подошел и взял ее за руку. – Пойдемте со мной, юная леди.

Леонора, не задумываясь и не задавая лишних вопросов, последовала за ним, ощущая лишь свою ладонь в его руке и тепло их сплетенных пальцев, которое растекалось по всему телу.

Они вышли на закрытую сеткой веранду, а оттуда в летнюю ночь. Теплый воздух казался прохладным по сравнению с жарой в кухне.

Медленно и с видимым усилием Джеймс отпустил ее руку, но время о времени их локти соприкасались. Слышались своеобразное пение сверчков и лягушек, странная пронзительная перекличка кроншнепов в тишине ночи.

Руке Леоноры было неуютно без Джеймса, и она вытянула ее вперед, как будто занемели пальцы.

– А где был твой дом? – спросила она. – Участок О’Рейли.

На лице Джеймса сменилась гамма переживаний, его словно окутали мягкие тени.

– Примерно восемь миль в том направлении, – кивнул он в сторону.

– А можно мне посмотреть, где это?

– Нет, – с суровой поспешностью ответил он. – Там все сгорело дотла. Да и была всего лишь жалкая лачуга. – Джеймс на миг умолк и взглянул на ее озабоченное лицо. – Тесс… это была моя тетя, – пояснил он. – Она была хорошей женщиной, даже великой, можно сказать. У нее было огромное сердце. После ее смерти все развалилось. И поэтому воспоминания о том времени остались не самые приятные.

– А что собой представлял твой дядя?

– Шеймус? – Джеймс вздохнул. – Как я уже сказал, воспоминания у меня не из приятных.

Они поднялись на холм, и Джеймс встряхнулся, прогоняя призраки прошлого.

– Закрой глаза! – скомандовал он.

Леонора послушно зажмурилась.

Джеймс взял ее за плечи:

– А теперь ложись.

Глаза ее резко распахнулись.

– Доверься мне.

Она, заметно нервничая, снова закрыла глаза:

– А как насчет змей?

Джеймс рассмеялся:

– Никаких змей тут нет, это точно.

Он помог Леоноре лечь, осторожно опустив ее голову на высокую траву, словно на подушку. Сверчки теперь стрекотали на уровне ее ушей, и стало казаться, что звук этот исходит от нее самой. Она почувствовала тепло тела Джеймса, вытянувшегося на земле рядом, и от этой близости сердце ее забилось учащенно.

– А теперь открой глаза, – сказал он.

От неожиданности у Леоноры закружилась голова, и она вцепилась пальцами в траву. Казалось, со всех сторон ее окружает бездонное черное небо. Она лежала в объятиях бесконечности, под полночной небесной сферой, словно истыканной иглой, через дырочки в которой пробивался яркий свет звезд. От необъятного простора у нее перехватило дыхание.

– Я как будто уплываю в космос.

– Потрясающе, правда? Это заставляет чувствовать себя крошечным и громадным одновременно. – Голос его был нежным и задумчивым. – И кажется, что звезды светят удивительно ярко, точно красуются перед тобой.

Слова растаяли, и ощущение реальности пропало. Они лежали рядом, не видя друг друга, и тела их были окутаны сиянием ночи. Леонора глубоко вздохнула, коснулась руки Джеймса, и ощущение от этого прикосновения пронзило ее, словно электрический разряд.

Леонора не убирала руку, и Джеймс едва заметным движением накрыл ее своей ладонью. Ее дыхание замерло, когда он с бесконечной нежностью коснулся ее тонких пальцев. Она затрепетала. Любое его движение, даже самое незначительное, многократно усиливалось, а потом излучалось ее телом. Она смотрела на звезды, но все ее чувства были сфокусированы на ощущении от прикосновения его ладони.

Леонора перевернула руку, и ладони их прижались друг к другу. Она ощущала мягкость его кожи, чувствовала его нежность, когда их пальцы переплелись. Она представила его сильные руки, осторожные прикосновения, движения его крепкого тела… Леонора покраснела. Если он сейчас повернется и поцелует ее, она отдастся ему с радостью и благодарностью. Она устала бороться с собой.

Джеймс обернулся и взглянул на нее. Лицо его сияло в лунном свете, как фарфоровое. Она утонула в его глазах, в которых отражались звезды, и почувствовала головокружение, как будто падала в озеро с хрустально чистой водой.

– Ты такая красивая, – прошептал он.

От этих слов веяло печалью. Он действительно считал ее красивой; возможно, он даже любил ее, и это было больно, как бывает больно в объятиях скорби. Ее томление по нему отзывалось почти физической болью. Она хотела, чтобы он привлек ее к себе, чтобы занялся с ней любовью здесь, сейчас, и потом, в дальнейшем, делал это всегда. Леонора приоткрыла губы и сжала его ладонь – это был единственный сигнал, на который у нее оставались силы.

Дыхание Джеймса участилось, на лицо легла тень сдерживаемой страсти. Он закрыл глаза, борясь с собой, как железо борется с притяжением магнита, и усилием воли сосредоточился на звездном небе.

– Нам пора идти. Девочки спят очень чутко.

Он встал, помог Леоноре подняться на ноги и отпустил ее руку. Внутри у нее все оборвалось. До самого возвращения домой он избегал встречаться с ней глазами.

Джеймс, лежавший на диване в библиотеке, шумно захлопнул книгу и с глухим стуком уронил ее на пол. Затем потер глаза и положил согнутую руку на лоб.

В голове его звучал голос Тома: «Она не твоя жена».

Кулак Джеймса то сжимался, то разжимался. Он пытался вспомнить ощущение от ее пальцев, сплетенных с его пальцами, и одновременно хотел поскорее забыть. Он не знал, что делать. В какой-то миг он мог быть от нее вдали, а в следующий – уже тянулся к ней, мечтая коснуться. Но желание никогда не покидало его.

А когда он увидел, как Леонора чувствует себя в доме Шелби, стало еще хуже. Она была счастлива, просто светилась радостью. Он хотел ее. И ждал. Поцелуй, объятия, ласки – все это только подогревало его желание.

Совсем скоро Леонора вернется к Алексу, своему мужу. Они снова будут делить постель. А он останется один на один с воспоминаниями об аромате роз, которыми от нее веяло, и о ее нежных руках, прекрасно сознавая, что она не его, что для нее он не более чем отдушина.

Джеймс провел рукой по голове, взъерошив свои каштановые волосы. Он вспомнил ее тело, когда она лежала рядом с ним под звездами, вспомнил обострившийся профиль под луной, заливавшей ее гладкий лоб нежным светом. Он таял при воспоминании о ее улыбающихся губах. «Ах, эти губы…»

В тот момент, под покровом ночи, он почти держал ее в своих руках, почти позволил телу слиться с ней воедино, почти дал чувству ослепить себя. Он хотел любить ее. Прямо там. На твердой и холодной земле. Он хотел заниматься с ней любовью. Под черным одеялом неба, в окружении ночных звуков он хотел прикасаться к ней, хотел внести в эту ночь их собственные звуки и наслаждение, чтобы передать их земле.