§ 5. При отводе войск Красной армии, авиация Красной армии может летать только до линии арьергардов колонн частей Красной армии и на высоте не выше 500 метров, авиация Германской армии при движении на восток колонн Германской армии может летать только до линии авангардов колонн Германской армии и на высоте не выше 500 метров. По занятии обеими армиями линии, указанной в § 1-м настоящего протокола, авиация обеих армий не перелетает указанной линии».[757] В 20.40 2 октября в войска поступила директива наркома обороны № 083, излагавшая советско-германский протокол, продублированная соответствующими приказами Военных советов фронтов.[758]

В 23.30 2 октября командующий Белорусским фронтом Ковалев отправил в Москву следующую просьбу: «Установленная граница по р. Буг у г. Брест-Литовска крайне невыгодна для нас по следующим причинам: город Брест границей делится на две части — западный обвод фортов достается немцам; при близости границы невозможно использовать полностью богатейший казарменный фонд в г. Бресте; железнодорожный узел и сам город будут находиться в сфере пулеметного огня; переправы на р. Буг не будут прикрыты необходимой территорией. Замечательный аэродром у Малашевичи достанется немцам. Командующий фронтом просит пересмотреть границу в районе Брест-Литовска», оставив за СССР часть территории на западном берегу реки.[759] На следующий день из Москвы пришел ответ, что «граница у Бреста установлена соглашением и менять ее невозможно».[760] Но, чтобы сохранить за собой всю Брестскую крепость, советские войска запрудили Буг и взорвали перемычки крепостного рва. В итоге вода пошла по обводному каналу перед Тереспольским укреплением, и этот канал советский представитель выдал немцам за русло р. Буг, по которому и была проведена граница.[761]

Заключение советско-германского договора о дружбе и границе от 28 сентября 1939 г. и новое военно-политическое положение в Восточной Европе привело к новым оценкам обстановки личным составом Красной армии. Шок от событий 17 сентября уже прошел, и теперь в среде военнослужащих стали раздаваться совершенно другие голоса.

Ожидая сведений о переговорах в Москве, бойцы высказывали следующие мысли: «жаль, если придется возвращаться — хочется идти вперед», «что будет с населением, если мы оставим эти районы», «неужели придется опять отходить к Бугу. Трудящиеся опять будут под гнетом помещиков и капиталистов и над ними будет фашистская расправа», «Варшава раньше принадлежала России и надо взять ее». Конечно, новое направление политработы имело свои результаты. Так, красноармеец 96-го стрелкового полка Пашковский считал, что «партия и правительство правильно решили об отводе наших войск за р. Западный Буг, нас теперь ни кто не сможет обвинить, что мы использовали освободительную войну для захвата чужой территории». Сотрудник Химического управления РККА военинженер 2-го ранга Петров также считал, что «граница проведена с учетом всех моментов и она правильна. К СССР отошли Западная Белоруссия и Западная Украина. Нельзя было делить польский народ между двумя странами». Но были и другие настроения. Красноармеец 96-го стрелкового полка Насибулин был недоволен: «Шли, шли вперед, а теперь идем назад, ведь украинцев и белорусов и здесь много. Почему мы не могли бы и их освободить». Красноармеец 283-го стрелкового полка Рудавка задавался вопросом, «почему это так, что была намечена граница по р. Висла, а теперь по р. Буг. Не есть ли это уступка СССР Германии».[762]

Помощник командира 14-го стрелкового полка Шепланов считал, что «напрасно наше правительство уступает этому прохвосту, нападет он на нас». Начальник связи 9-го гаубичного артполка Шелехов: «Жаль, что части отходят к новой границе, кусочек хороший». По мнению заместителя политрука Неверова, «все ничего, но Варшаву отдали — это тяжелая потеря».[763] Работник 3-го отдела Артиллерийского управления РККА майор Володин заявил: «Я заражен красным империализмом: нам нужно захватить Варшаву».[764] Преподаватель военно-воздушной академии РККА полковник Плешаков полагал, что «теперь мы, освободив Белоруссию и Украину, должны будем подумать о выходе к Балтийскому морю, тем более что в Литве тоже есть бывшие белорусские территории, теперь можно нажимать и на Румынию, она быстро отдаст Бессарабию».[765] Схожие мысли высказал сотрудник 2-го отдела 5-го управления РККА майор Герасимов: «Ограничиваться только Западной Белоруссией и Западной Украиной не следует. Необходимо во что бы то ни стало обеспечить за СССР площадь хотя бы [до] Висл[ы] Варшава тоже должна быть наша, ведь это слово русское. Сейчас наступил благоприятный момент, чтобы вернуть назад всю территорию, отнятую у нас несколько лет тому назад».[766] «Мне кажется, — заявил младший командир 60-й стрелковой дивизии Растягаев, — что здесь неладно что-то, мы много уступили Германии».[767] Красноармеец отдельного батальона связи 13-го стрелкового корпуса Кулибаба задавался вопросом, «когда же мы прокорректируем границу с Румынией, а ведь и Бессарабию нужно освободить».[768]

Младший командир 208-й авиабазы Сиванко считал, что «правительство сделало неверно, отдало город Вильно Литве. Бойцы и командиры свою кровь проливали, а теперь все отдали».[769] По мнению преподавателя Академии Генштаба комбрига С. Н. Красильникова, «город Вильно возвращать Литве не стоит, надо на этой территории создать Литовско-Советскую Республику, а потом присоединять всю Литву».[770] Профессор Академии Генштаба комдив Д. М. Карбышев полагал, что «сейчас наше положение такое, что можем делать, что захотим, такие государства, как Эстония, Латвия и Литва — должны быть включены в состав какого-либо большого государства давно доказано, что маленькие страны самостоятельно существовать не могут и являются только причиной раздора».[771] Сотрудник химического управления РККА капитан Ревельский задавался вопросом. «Интересно, как будет теперь решаться вопрос с Литвой. Видимо, Литва здорово боится и. вероятно, Англии и Франции служить больше не будет. Не мешало бы теперь ликвидировать Эстонию, Литву, Латвию, чтобы они не мешали всякими интригами СССР и вместе с тем мы имели бы порты на Балтийском море».[772] По мнению сотрудника Генштаба Светлова, «нужно занять территории Эстонии, Латвии и Литвы, так как это территория наша».[773] Как видим, военнослужащие довольно быстро сориентировались в новой обстановке и вслух высказали то, о чем официальная пропаганда, естественно, умалчивала. Собственно, именно поэтому их высказывания были отнесены в разряд «нездоровых».