Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы верите в джихад, Саид?
— Да. Но не в такой, когда одни убивают других, прикрываясь религией.
— То есть, идеология исламистского террора вам чужда.
— Этого я не говорил.
Константин повертел на пальце перстень.
— Что вы имеете в виду?
— Я не считаю, что убийство во имя религиозных убеждений — это идеология исламистского террора. Мы с вами понимаем под террором разные вещи. Вероятно, то, что вы называете террором, для меня не террор.
— Как вы можете охарактеризовать то, чем занимается «ХАМАС»?
— «ХАМАС» дает людям деньги, дом и еду. Он дает образование детям, одежду женщинам и работу мужчинам. Не стоит ассоциировать всех террористов-самоубийц, которые взорвались на территории Израиля во время интифад, с «ХАМАСом».
— А с террором?
— И с террором тоже не стоит. Это отчаявшиеся люди, которые идут на смерть ради того, чтобы их детям дали жалкую сумму денег.
Константин сделал пару кругов по комнате и остановился рядом со своим стулом.
— А кто платит им деньги, Саид?
— «ХАМАС», но не только. Когда людей доводят до такого состояния, что они готовы искать еду в мусорных баках и работать по пятнадцать часов в сутки ради того, чтобы накормить семью, не стоит удивляться, что это происходит. Если до людей за чертой, — Саид сделал жест, обводя комнату и, вероятно, имея в виду Израиль, — не доходят слова, то приходится действовать другими методами.
— То есть, «ХАМАС» дает людям деньги, дом и еду за то, что эти люди убивают других людей?
— Иногда эти люди предпочитают воевать за свою свободу. Это дает им слабую надежду на то, что положение вещей когда-нибудь изменится. Их волнует судьба их народа.
Саид сделал еще пару глотков из своего стакана. Появившийся охранник шепотом поинтересовался, все ли в порядке, и по просьбе Константина принес еще один стакан и графин с водой.
— Мы с вами, Саид, ступили на тонкий лед. В другой ситуации я бы продолжил дискуссию, но мы ограничены во времени. Расскажите мне о том, как вы познакомились с Мустафой и как вы появились в группировке «37».
— Мустафа преподавал в школе, где учился мой старший сын. Познакомились мы случайно, через друзей и знакомых. Он предложил мне работу, и отказаться я не смог — тогда я был на мели, у меня не было ни гроша в кармане. Кроме того, работа эта не противоречила моим взглядам и моим моральным нормам.
— Вы знали, что он связан с террором?
— Да. Но это не тот террор, о котором вы думаете.
Константин улыбнулся и присел.
— А что это за террор, Саид?
— Интеллектуальный. — Он поднял глаза. — Тот самый, которым занимаетесь и вы, и ваша организация.
— Смелое заявление, — признал Константин. — Почему вы решили что мы занимаемся интеллектуальным террором?
— Потому что бороться с террором можно только одним способом — отвечать врагу тем же.
— Предположим, мы занимаемся интеллектуальным террором. Предположим, Мустафа и его коллеги тоже занимаются интеллектуальным террором. В результате в любом случае погибают люди с обеих сторон. Почему вы думаете, что интеллектуальный террор достойнее какого-либо другого террора?
Саид поправил воротник рубашки и расстегнул две верхних пуговицы.
— Потому что, — сказал он, — все держится именно на интеллектуальном терроре. Все это решается наверху. Наверху решают, кого убивать, а кого оставлять в живых. Точно так же, как и у вас.
— Кто, на ваш взгляд, совершает более достойные поступки — наша организация или Мустафа?
— Тот, у кого хватает ума держаться в стороне. На вашей стороне, к примеру, есть много людей, которые не хотят даже слышать слово «террор». Да, они боятся террористов-смертников на улицах, скорбят, когда кто-то погибает, но держатся в стороне. А есть люди, которые не могут держаться в стороне. Скажите, почему вы здесь, а не среди тех людей, которые держатся в стороне?
Константин скрестил руки на груди и улыбнулся.
— Я здесь потому, что выполняю свой долг. Это мой долг перед самим собой, перед моей страной и перед теми людьми, которые держатся в стороне.
— Я тоже делал это потому, что это был мой долг. Как там говорил Бисмарк? Уверенность в своей правоте — на пятьдесят процентов выигранная война?
— Вы заработали в моих глазах плюс, — снова улыбнулся Константин. — Я люблю эту фразу, хотя в ней есть что-то лживое. Во-первых, я бы поспорил с тем, что в мире существуют абсолютная правота. Во-вторых, скажите, Саид, вы считаете террор войной?
Саид замолчал и несколько секунд напряженно думал. Он достал очередную сигарету, но закуривать не стал.
— Да, считаю, — ответил он, наконец. — Но это война наемных войск. Тут все решают деньги. А также сила и положение.
Константин достал из папки фото и показал его Саиду.
— Вам знакома эта девушка? — спросил он.
— Знакома. Это Габриэль Нафтали. — Он улыбнулся. — Мири Ашраф? Салима Шхади? Если честно, я всегда путаюсь с ее именами. Они меняются чаще, чем цвет ее волос. Хорошо, что она пока что ни разу не меняла внешность.
— Предлагаю называть ее Габриэль Нафтали. Так будет привычнее для нас обоих. Итак, вы знакомы с леди. Насколько нам известно, знакомы вы с ней давно. Как вы нашли друг друга?
Саид все же закурил.
— Мы не находили друг друга, — сказал он. — Это она меня нашла. Через… — Он задумался. — Если я не ошибаюсь, его звали Ицхак. Да. Ицхак Бен Шаббат. Он ваш коллега, да?
Константин ответил после короткой паузы.
— Так, значит, вас познакомил Ицхак? Как это произошло?
Саид тоже немного помолчал. Он разглядывал лицо собеседника и, вероятно, думал о том, что сказал что-то лишнее.
— Он работал с Мустафой, — заговорил он, наконец, решив, что терять уже нечего. — Он передавал ему информацию. Иногда она проходила через мои руки, но редко — тогда я практически этим не занимался.
— О какой информации идет речь?
Саид пожал плечами.
— Выписки из досье, планы операций. Он был влиятельным человеком, у него был доступ к любой информации. Думаю, вы знаете.
Константин бросил взгляд на зеркальное стекло за его спиной, которое разделяло комнату для допросов и внешнее помещение.
— Вы уверены в том, что говорите?
— Я сам видел эти документы.
— Ицхак встречался с Мустафой?
— Даже если и встречался, то всего пару раз. Мне об этом ничего неизвестно.
— Скажите, Саид, вы слышали что-нибудь о Седьмом отделе?
Саид поднял глаза к потолку, демонстрируя крайнюю задумчивость.