«Дух кочевья». Запустелое чумовище. Никого нет, одни только кости остались. Дух пришел туда, и красочность, и солнце принёс – а никого нет. Одни кости.

«Люди из птичьего рода». Это мой род. «Яв» – это море. «Тысья» – это маленькая береговая птичка. Может воробей, может снегирёк, я не знаю. Я нарисовал пуночку. В крыльях её разные люди, мой род.

«Покаяние добру». Когда человек хочет очиститься от злых духов, когда у него всё плохо в жизни – он в чуме или около него разжигает костер, закрывает глаза и зовёт добрых духов. Своих. Именно своих, которые всегда приходят. И говорит, очистите меня, потому что меня одолевают черные силы. Добрый дух появляется. Я нарисовал его с силою медведя и с крыльями и когтями совы. Добрые духи живут в небе, поэтому он с крыльями. И человек связан с небом. Почему? Потому что у него есть свой свет на небе, в виде звезды. Он рождается – свет западает в душу и теплится там всю жизнь, даже если душа почернела.

«Человек превращается в птицу». Человек теряет свои атрибуты, одежду и превращается в птицу. А вот, другой уже в рыбу превратился. Это мне сон был такой. Казалось, что я с инопланетянами разговариваю. Они в красочных комбинезонах таких, лица голубоватые. Несут мне какую-то силу. Силу какого-то зверя. И птицу – полёт моих мыслей.

Of gentle, strange, unlettered man,

Of holy hills, of frosty fen,

And ice and island foam,

Of flowers and antlered herds

And all the nesting of the birds

He brings the story home

Not his the crystal to divine

With Those clear eyes the charmant page

Where Nature, in the inner shrine,

Enrols her children's heritage

Yet, where your roses welcome, June,

This tale of far-off errantry

May serve to cheat a liquide noon

With beerers of the Nortern Sea.

1. Старое время.

Вот эта земля – в верховьях Песчанки и к северу от нее – это все наша родовая территория. Дед Антип имел около четырех тысяч оленей, пас вместе со своими сыновьями, работников у него не было. Сколько у него сыновей было? От первой жены старший – Тимофей, и от второй жены тоже двое или трое. Потом, когда он умер, владения разделили братья – сыновья от другой матери и Тимофей, мой отец. У тех дела как-то худо шли, а у отца дела вообще хорошо пошли, оленей развел много. Но однажды у него падеж случился. И он решил обратиться к богам, поставить свечки, часовню на острове построить. Решил ехать в Соловецкий монастырь. Тогда ходили парусники поморские-то. Собрал команду, родственников взял очень много, людей свиту взял, жену, Маремьяну. На паруснике доехали до Архангельска, оттуда в Соловки. И там купил все для оснастки часовни: образа купил, свечи купил, кадильницу купил, кресты, другую утварь – и заодно забрал с собой батюшку. Отец был зажиточный, за все расплачивался золотой монетой – и суда нанимал, часовню на Песчанке поставил при помощи родственников…

Откуда у отца золото взялось? А вот откуда. У деда Антипа было огромное количество бумажных денег, он их заработал, продавая купцам товары. Эти деньги потом отдали печерскому купцу Лудникову, чтобы он забрал их с собой и обменял на золотые и на следующий год привез уже золота. За это дед Антип Лудникову дал часть золота за работу.

Привез Лудников золотые деньги. Этим же летом родители отца купили у купца Сумарокова несколько десятков важенок и тут же переклеймили уши.

Золотых денег три было ящика железных: один отец закрывал, надавливая коленом.

Потом снова падеж оленей случился: и та сторона родственников сильно обеднела, и старший брат, Тимофей, нанялся к купцам Сумароковым – Александру, Никифору и Якову – пастухом. Не из-за денег только. Купцы в то время привозили все. Сукна привозили, сахар, масло, продукты… В устье Бугрянки в то время стояли прямо карбасы… Конфеты привозили, монпасье, целыми бочками – там были всякие букашки, жуки… Отцу нравились золотые водяные жуки – он, бывало, всю бочку перероет, их отыскивая, а мать ругается, выветриваются леденцы и становятся липкими…

И вот интересно – все привозили – кроме водки. Водку Сумароков запрещал, и только матери-старушке Маремьяне привозил небольшое количество[62]. Братья вообще не пили водку – Егор и Ефим.

Однажды был такой случай. Александр Сумароков привез на остров сушки, сухари. Идет и видит – уже стоят две бочки сушек. Народ угощается. «Откуда сушки?» – спрашивает. «Да мы взяли у купца Павлова…» Павлов из Пустозерска был купец. Сумароков взял нож, обрезал веревки и бочки с сушками выбросил в море. Павлов все видел, но не осмелился перечить. Сумароков своим рабочим сказал: нашим оленеводам нужна сушка. Выдайте с моего склада четыре бочки.

Бесплатно. Чтобы люди не обижались на него.

Сумароков очень крутой был человек. И в тундру он ездил, ходил в малице, говорил прекрасно по-ненецки, сам ловил оленей, как ненец. Он об оленях вообще не беспокоился. Бывало, целый воз шкур ему привезут – купеческих оленей ели зимой – вот, говорят, сколько мы съели ваших оленей. Он ничего не скажет. Только шкуры, говорит, погрузите – и все. И когда в тундру приезжал, в первую очередь забивал самого жирного оленя. Угощение устраивал. Маремьяне бутылку ставил он, остальные просто так лакомились.

Никифор Сумароков жил у нас в чуме. Чуть карбас придет, поднимается к нам в тундру. С ним вместе приезжал племянник Петка (Петр Федорович). Оленей у них было немного: у Никифора было 500 оленей, у Петки – 300. Петку звали «большая голова». Я однажды ловил арканом теленка у Петки в стаде и пока тащил, задавил. А теленок красивый был, очень пестрый. Петка говорит: «единственного красивого ты у меня задавил. Как же так?». Но это он шутил, оказывается. Ему нисколько не жалко было теленка.