— Изумительно! — захохотала Лена. — Я то же самое говорю! Но один вопрос покоя не дает — что во время этих занятий делал Кот Бойко?

— Я? Как что? Лежал на тахте и смотрел иллюстрации в «Гинекологии» Штеккеля…

По плечам, по затылку Сереги я видел, что он уже отошел немного, расслабился. Мы, наверное, проехали километра два, от Востряковского кладбища до Минского мотеля, когда он обернулся и спросил:

— Ты к чему эту историю вспомнил?

— Ни к чему! Просто так! К слову пришлось! — заверил я, а потом все-таки сказал: — Спасибо великому духу Цакуге-дзену за то, что у тебя, Серега, другой ум…

— Уймитесь, мужики! — вмешалась Лена. — А то я от умиления зарыдаю, слезы застят мне глаза, и я совершу наезд…

Молодец, кремневая девка! Как говорят лошадники — напор класс бьет! Генерация Некст!

— Да мы уж спозаранку на «Бетимпекс» наехали, — заметил я.

На подъезде к Ленинградскому шоссе Серега сказал Лене:

— Здесь не съезжай, до следующего поворота гони. На Левобережную…

— Зачем? Здесь же быстрее?

— Делай, что я тебе говорю! — коротко и хлестко сказал Серега. — Минуешь Ленинградку, сразу перестраивайся в правый ряд.

Чего-то он там хитрое, непонятное кумекал своим другим умом. Из бортового кармана на двери достал трофейные пистолеты и черный пластиковый мешок, свалил в него громыхнувшие пушки. Взял сумку Лены, вытащил из нее никелированный браунинг-автомат — дорогую вещичку, и тоже бросил в мешок.

— Сережа, ты что? — ахнула Лена.

Я своего другана знаю лучше — помалкивал. Слава Богу, ему не пришло в голову открыть мой чемодан.

Машина въехала на широкий многополосный мост через Москву-реку. Виды отсюда — волшебные. Яхты плавают. Песок на пляжах призывает. Красота!

— Притормози, пожалуйста, на середине, — попросил Серега.

Лена оглянулась, за нами было пусто, в соседних рядах — ближе к осевой — телепалось несколько попутных машин. Джип остановился, Серега выскочил на бордюр, на ходу завязывая горловину мешка, нагнулся через балюстраду и кинул в водяную бездну роскошный арсенал, тысяч на пять хорошего товара в пучину булькнуло. Осмотрелся на мосту, прыжком вернулся на сиденье, хлопнул дверцей:

— Теперь помчались… Съедешь на Левобережную, через Химки-Ховрино выскочишь на Водный стадион…

— Хорошо, — сказала Лена, но голосок ее, тон не предвещали ничего хорошего. И не утерпела, добавила: — Хорошо было бы тебя вслед за мешком скинуть…

— Послушай меня, — предложил ей Сергей, и это была не любовная просьба, а жесткий приказ. — Запомни, как Бог свят — кто бы и когда бы тебя ни спросил, что ты делала сегодня ночью, отвечать будешь одно: около полуночи, точнее не помнишь, ты вместе со своим отцом покинула празднество у Серебровского и ночевала под родительским кровом. Поговори с отцом и втолкуй ему это твердо. Никогда и ни с кем ни в какой Теплый Стан не ездила и не знаешь, где он находится. На любой вопрос, который тебе не понравится или покажется затруднительным, отвечай — не помню! Не помню, не видела, не знаю… Поняла?

— Не помню! Не помню, не видела, не знаю! — бойко отрапортовала барышня.

Серега покачал головой:

— Не остроумничай, остроумица моя, девица Остроумова…

Потом мы приехали к ней домой, Лена упорхнула в душ, Серега отправился на кухню варить кофе, а Лора наконец оттаяла совсем и несокрушимо мягко сообщила мне:

— Кот, любимый, я уезжаю.

— Куда? — не смог я подключиться. — Когда?

— Сегодня. Я тебе говорила… ты, наверное, не помнишь… у меня друзья живут в деревне…

— В глуши, в Саратове?.. — задохнулся я.

— Под Брянском. Я бывала у них…

— Лора, там же необитаемая жизнь! Ты уверена, что из нас выйдут Робинзоны Крузы? Томом Крузом я еще могу попробовать! А Робинзоном — ну ни за что! Ну просто никогда!

— Кот, ты не понял меня… Я одна поеду.

— Яблочко мое, ты боишься?

— Нет, Кот, уже не боюсь… Но сейчас я тебе не помощник, не подруга. Гиря на ногах, камень на шее… Я не хочу, чтобы ты вспоминал меня с досадой. Я хочу, чтобы ты вспоминал обо мне с радостью…

Вошел Серега с кофейником, и я сразу запросил его:

— Слушай, командир, Лора хочет свалить в деревню… Это же дичь!..

— Где деревня? Далеко? — деловито осведомился Серега, разливая по чашкам кофе.

— В Брянской области, недалеко от Жиздры, — сказала Лора. — Там у меня друзья фермерствуют в выморочной деревне…

Не очень долго раздумывал мой друган, поведал с солдатской искренностью:

— Лора, вам, пока суд да дело, все равно возвращаться домой нельзя. Лена соберет для вас необходимые на первое время вещички. Сегодня же надо ехать! — отрубил Серега, как судебный исполнитель.

Я еще только возбух, чтобы сказать пару ласковых, а Серега развернулся на каблуках и уперся в меня свирепо:

— Лучше помолчи! Лора дело говорит. Мы не контролируем ситуацию, мы бежим и прячемся. И не выеживайся! Попробуй понять, что Серебровский — это не наш бывший дружок Хитрый Пес. Это совсем другой, неизвестный нам человек… — Он постоял, подумал, будто вспоминал что-то, а потом медленно проговорил: — И, если хочешь, можешь меня не уважать… Но я часто, со стыдом и болью, ловлю себя на том, что боюсь его…

Я подошел, обнял его за плечи, спросил растерянно:

— Верный Конь, он что, сломал тебя?

А Серега покачал головой:

— Дело не во мне. Он и такие, как он, сломали мир…

Утром, совсем рано, еще не рассвело по-настоящему, ко мне пришла Марина.

Нырнула под простыню, обняла меня, прижалась, и тягота моя, страдание и боль мгновенно утонули, растворились в половодье острого счастливого наслаждения.

Я слышал ее тихо рокочущий голос, смотрел на эти приоткрытые для поцелуя губы с чувственно-нежным разрезом, прикрытые сумраком ресниц глаза — и, безумея, я не воспринимал смысл ее слов, я был с ней, в ней, и мне было все безразлично, и со всем я был заранее согласен. Жаркий, бредовый, сладкий лепет, адреналин, бормочущий в крови, как весенний ручей…

— Санечка, давай плюнем на все. Бросим, забудем… Сделаем другую жизнь…

— Да…

— В богатстве нет ни смысла, ни кайфа. Есть только азарт движения наверх.

— Да…

— Ты все уже сделал… Ты все всем везде доказал… Дальше — пустота, дальше — больше горестей и потерь.

— Да…

— Ты и так почти один… Вчерашняя толпа — не родня, не друзья, это противные статисты, исходящий реквизит. Еще не поздно вернуться в люди…