Устанавливая новые отношения, трудно было не испортить отношения со старыми друзьями. Какое-то время это удавалось благодаря неоднозначности советской политики в тот переходный период: поддержка вооруженной борьбы, с одной стороны, и переговоров – с другой. Но проколы были неизбежны. Так, несмотря на договоренность о секретности, представители ЮАР допустили утечку информации о встрече советских дипломатов с Рулофом Ботой и Магнусом Маланом в декабре 1988 г. Это стало одной из причин того, что руководство СВАПО обвинило СССР едва ли не в сговоре с ЮАР. Адамишин писал: «По мере того как урегулирование набирало темп, определенные разногласия с друзьями становились более ощутимыми». Не случайно на заключительной церемонии «друзья» не сказали ни слова о роли СССР. Честер Крокер хотя бы упомянул о «практическом и действенном сотрудничестве» [1173] .

После заключения договора, на рубеже 1980-х – 1990-х годов, партией, оказавшейся в наиболее сложном положении, стал АНК. Шубин пишет, что «переговоры по ангольско-намибийскому урегулированию послужили своего рода предупреждением АНК. Его руководство осознавало, что может столкнуться с неизбежностью участия в переговорах с Преторией, даже если все еще считали их преждевременными». Понимало оно и то, что намибийское урегулирование означало вывод Умконто из Анголы. Тамбо говорил, что уход «с Запада» – из Анголы – будет означать разрушение Умконто [1174] . Но не вывести Умконто после заключения соглашения АНК не мог: без поддержки кубинцев и СВАПО лагеря АНК остались бы беззащитными перед УНИТА, а контроль сил ООН не способствовал эффективному проведению операций Умконто в ЮАР с территории Анголы.

О намерении свернуть свои базы в Анголе руководство АНК заявило уже в начале января 1989 г. В официальном заявлении говорилось, что оно делает это для того, чтобы содействовать выполнению нью-йоркских соглашений по Анголе и Намибии. Шубин пишет, что СССР не оказывал на АНК никакого давления [1175] . И все же некоторые африканские политики винили в этом СССР. Тойво я Тойво, генеральный секретарь СВАПО, повторил эти обвинения в беседе с Адамишиным. Тот объяснил, что вопрос о базах АНК не был темой переговоров, и в подписанных соглашениях о них ничего не говорилось. СССР продолжал оказывать военную и политическую поддержку АНК. Когда руководство решило выводить Умконто из Анголы, имущество и бойцы были переправлены в Танзанию и Уганду советскими самолетами и кораблями [1176] . Это помогло сохранить кадры, но военное крыло АНК понесло немалый моральный и практический урон. Ставка на военную победу становилась все менее оправданной.

Принято считать, что первые официальные контакты между представителями южноафриканского правительства и СССР произошли во время переговоров по Югу Африки в 1988 г. при посредничестве Крокера [1177] . Трудно провести грань между закрытыми официальными контактами и неофициальными, но закрытые контакты – как их ни характеризовать – начались значительно раньше.

Встреча, считающаяся первой официальной, произошла 3 декабря 1988 г. в Браззавиле во время предпоследнего раунда переговоров по Анголе. Инициатива исходила от южноафриканской стороны. Со стороны ЮАР в ней принимали участие Рулоф Бота и министр обороны Магнус Малан, с советской стороны – А. Адамишин и С. Крылов. Адамишин заверил южноафриканцев, что изменения в советской политике серьезны и что решения проблем Юга Африки наша страна вместе с Кубой и Анголой будет добиваться путем переговоров. Говорил и о том, что у СВАПО нет намерения избавляться от белых и строить социализм и что СССР при Горбачеве никому не навязывает своей идеологии. Малан и Бота уверяли, что ЮАР не будет воевать против правительства Намибии, которое придет к власти в результате выборов, но в перспективу национального примирения в Анголе не верили. Что касается АНК, то Адамишин сказал, что большевистская партия всегда осуждала террористическую деятельность, откуда бы она ни исходила, но что АНК ведет вооруженную борьбу, поскольку южноафриканское правительство не идет на переговоры [1178] .

В ходе разговора, пишет Адамишин, он понял, что южноафриканцы пересматривают свои позиции и ищут контакта с СССР. Буквально через полчаса он узнал, что П. В. Бота отозвал южноафриканскую делегацию из Браззавиля, решив, что его дипломаты проявили мягкотелость [1179] . Но делегация вернулась, и переговоры продóлжились.

Были встречи и менее официальные. Нил фан Хеерден рассказал нам, как «в последней четверти 1988 г.» – до официальной встречи Адамишина и Рулофа Боты – советский посол в Браззавиле [1180] пригласил его на чай. После консультаций с коллегами из соответствующих организаций фан Хеерден принял приглашение. По его словам, чай начался с изложения послом советской позиции. Послушав некоторое время «претензии Москвы» к своей стране, фан Хеерден поднялся, чтобы уйти, сказав: «Я здесь не для того, чтобы выслушивать наставления». Но посол его остановил, и дальше беседа протекала вполне дружелюбно. Из разговора фан Хеерден понял, что советские дипломаты готовы не то чтобы сотрудничать, но, как он выразился, сверять заметки. Кроме того, ему впервые стало ясно, что у СССР далеко не простые отношения с союзниками. Запомнилась фраза: «Мы должны понять, что Ангола – это не страна первого мира, где договоренности будут поняты и соблюдены». Претория проявила большой интерес к этой встрече. Сигнал из Москвы был замечен [1181] .

Филип Нел отнес начало закрытых контактов к 1987 г., когда Нигерия предложила исключить ЮАР из МАГАТЭ из-за ее ядерной программы. СССР отказался поддержать это предложение, и именно это, по мнению Нела, стало одним из ключевых моментов в развитии отношений между двумя странами [1182] . П. В. Бота заявил после этого, что его правительство готово начать переговоры о подписании Договора о нераспространении ядерного оружия с любым государством, таким оружием обладающим, и о передаче под контроль МАГАТЭ ядерных мощностей ЮАР. В августе 1988 г. представители СССР, США и Великобритании провели встречу с делегацией ЮАР в Вене. В результате ЮАР подписала Договор, и вопрос о ее исключении из МАГАТЭ был снят [1183] .

В действительности, как сказал нам хорошо осведомленный собеседник, «отношения с ЮАР были всегда: и в 60-е, и в 70-е годы». Были, как уже упоминалось, регулярные контакты с De Beers. Были случайные контакты, когда дипломаты встречались на приемах в посольствах третьих стран. Были и гуманитарные акции. Например, в 1970 г. матрос советского торгового судна «Восход» сломал шею и был оставлен в госпитале Конради в Кейптауне. Он так и остался парализованным, но его лечили несколько месяцев, а потом доставили через Лондон в СССР. В архивах южноафриканского МИД – внушительная папка с перепиской по этому поводу [1184] . В мае 1971 г. в посольство ЮАР в Вашингтоне поступило предложение от советского ученого Виктора Лищенко об обмене семенами между ЮАР и СССР. Произошла даже встреча, организованная посольством, и советские семена были переданы. Южно-африканцы послали свои пшеничные семена [1185] .

Были контакты на регулярных переговорах по Антарктике, хотя до 1988 г. члены делегаций ЮАР и СССР не разговаривали друг с другом. В 1988-м ситуация изменилась: на сессии этих переговоров, проходившей в Веллингтоне в Новой Зеландии, членов южноафриканской делегации вместе с другими участниками неожиданно даже пригласили посетить стоявший там советский военный корабль [1186] . Были встречи во время работы Комиссии по расследованию гибели Саморы Машела [1187] .