Что ты хочешь, Майвор? Что ты хочешь от Тьмы?

Где-то в глубине души тлела светлая точка. И когда она увидела такую же точку во мраке, двинулась к ней. Точка погасла, но почти сразу засветилась вновь, разгорелась и опять погасла. Вернее, почти погасла.

Когда огонек разгорелся и в третий раз, ей показалось, что она различила контуры лица. Она подошла совсем близко и сообразила, что это за огонек.

Сигарета. Кто-то там сидит и курит. И при каждой затяжке красноватый отсвет падает на изможденную человеческую физиономию.

– Алло! – окликнула она.

Громко, как будто находилась не в двух шагах, а на другой стороне улицы.

– Привет.

Хриплый, надтреснутый голос показался ей знакомым.

Огонек сигареты вновь осветил лицо со впалыми щеками, шапку седых волос, сидящую на голове, как миска для сбивания яиц. Именно по странной прическе Майвор и узнала этого человека.

– Петер Химмельстранд, – сказала она с облегчением. – Это же вы, правда?

– Нет, черт с рогами. Конечно же я. А ты кто такая?

– Меня зовут Майвор. Майвор Густафссон.

– Майвор, Майвор… нет, кажется, в моих лотах такое имя не встречается. Ну что ж – никогда не поздно. – Петер Химмельстранд коротко хохотнул, но смех тут же перешел в долгий мучительный кашель. – Здесь-то уж точно никогда, – успел он выкрикнуть за короткую передышку в кашле.

Сигарета докурена до фильтра, и Петер Химмельстранд прикурил от нее другую. Майвор сама не знала, что она ожидала найти в этом мраке, но одно она понимала точно: это не Петер Химмельстранд.

– А что вы здесь делаете?

– Пишу тексты. Занимаюсь, типа, своим делом.

– А как сюда попали?

– Черт его знает. Пригласили… а альтернатива была такая, что врагу не пожелаешь. А ты что здесь делаешь?

– Я?

– А кто же еще?

Если бы она знала ответ… у Майвор была куча вопросов, которые ей хотелось бы задать Петеру Химмельстранду. В основном, конечно, порасспросить, что это за место. Но были и личные вопросы: хотелось узнать кое-что о нем самом. Как верный и многолетний слушатель она знала множество его песен наизусть, и она помнила, как грустно ей было, когда она узнала в конце девяностых, что неумеренное курение свело Петера в могилу. А он – вот он. Сидит и болтает с ней как ни в чем не бывало.

Что там на самом деле произошло между ним и Моной Вессман? Как много в песне «Об этом пастор не знает ничего» взято из их с Моной совместной жизни? Что вдохновило его написать текст «Хамбустины в мини-юбке»? А еще эта песня, ее любимая, которую пели Бьорн и Агнета из АВВА?

Но главный вопрос не в этом. Главный вопрос задал он – что я здесь делаю. И еще главнее:

Что ты хочешь, Майвор?

– Я не знаю, – сказала она. – Нет, честно – я не знаю. Я думала, что…

– Ну? И что ты думала? – в голосе Петера ясно прозвучало нетерпение: – Что ты думала? Давай говори. У меня, понимаешь, куча дел.

Майвор удивилась – какие тут могут быть дела? Сидеть в полной темноте и прикуривать сигарету от сигареты? С другой стороны – он знаменитость. Celebrity. Она никогда в жизни не встречалась со знаменитостями, так что какое она имеет право сомневаться в его словах? При этом у нее возникло странное ощущение – все это происходит на самом деле, и при этом совсем по-другому, чем с Джеймсом Стюартом.

– Мне казалось… мне казалось, здесь есть что-то… что-то для меня, – она даже начала заикаться от волнения. – Что-то, что могло бы… извините, но я не думаю, чтобы это были вы.

– И я так не думаю. – Петер Химмельстранд затянулся, и в слабом красноватом свете от сигареты его втянутые щеки стали похожи на вулканические кратеры. – Маловероятно. Но погоди-ка… если ты малость успокоишься, то…

Он наклонился и начал шарить рукой по земле или по полу – Майвор понятия не имела, что у нее под ногами. Разогнулся и подал Майвор какой-то предмет.

– Может, ты ищешь вот это? Не твоя штуковина?

На ладони у Майвор лежал револьвер. Она потрогала рифленую рукоятку и внезапно поняла: Петер Химмельстранд прав. Именно за этим револьвером она сюда и пришла. Теперь она знала ответ на вопрос: «Что ты хочешь, Майвор?»

И покрутила барабан.

Химмельстранд показал на револьвер, хотел что-то сказать, но опять закашлялся.

– Два патрона использовано, – сообщил он, задыхаясь, когда приступ кашля прекратился. – Осталось четыре, так что смотри… ну, в общем, ты понимаешь.

– Нет. Что я должна понимать?

– Я, конечно, не эксперт, – сказал Химмельстранд грустно. – Но если ты собираешься этот… эту штуковину применять, убедись, что в канале не пустая гильза. Поняла?

Да. Майвор поняла. Револьвер был довольно тяжел, и, хотя она ни разу в жизни не стреляла, у нее не было никаких сомнений. Все естественно. Револьвер лежал и ждал именно ее пальцев. Как перчатка.

– Откуда он у вас?

– Понятия не имею. Уже лежал, когда я пришел.

Майвор подняла револьвер и прицелилась в темноту.

Два патрона использовано.

Петер опять глубоко затянулся, и в свете сигареты Майвор смогла прочитать надпись на дуле:

Смит и Вессон-357 Магнум.

Как для американцев одиннадцатое сентября навсегда сопряжено с картиной падающих небоскребов, так и шведы при названии «357-Магнум» тут же представляют картину – два револьвера, болтающихся на указательных пальцах Ханса Хольмера, тогдашнего шефа полиции. Не то оружие, из которого убили Улофа Пальме, но револьвер, как он сказал, «этого типа». А тот револьвер, из которого был сделан смертельный выстрел, так и не нашли.

У Майвор побежали мурашки по спине.

А Петер Химмельстранд словно угадал ее мысли – а может, и в самом деле угадал. Пожал плечами.

– Не знаю. Может, тот, а может, и не тот, – действительно угадал. – Но теперь он твой. Теперь ты знаешь, что хочешь?

Майвор кивнула. Ей было трудно выдавить хотя бы слово.

– Вот и славно. А теперь дуй отсюда. Жизнь коротка.

Он засмеялся и тут же закашлялся – уже в который раз смех вызывал приступ кашля. Майвор повернулась, чтобы уйти, но остановилась на полушаге.

– Кстати. Я обожаю «Так начинается любовь» с Бьорном и Агнетой. Потрясающий лот. Спасибо.

– Да-да… Не помогло им, или как? Желаю успеха.

Майвор сделала несколько шагов, и неожиданно тьма кончилась. Она снова оказалась в поле под голубым бессолнечным небом. Вынула пустые гильзы и положила в карман. Повернула барабан так, чтобы в стволе оказался боевой, тускло поблескивающий патрон. Как будто всю жизнь только этим и занималась.