Мастер Спинк начал с последнего ряда. И каждый, на кого он указывал, называл имя, причем большинство вслух молили добрых духов не оставить души этих детей. Прежде чем отпустить аудиторию, мастер Спинк подробнейшим образом описал, что испытывали сжигаемые заживо дети, их крики и боль и как долго дети умирали. Сколько времени потребовалось, чтобы зажарить их тела.

Это было столь чудовищно, что в какой-то момент, буквально на мгновение, Несан впервые усомнился в правдивости этой истории. Он представить себе не мог, что кто-то, пусть даже жестокие хакенские владыки, мог сотворить такое.

Но мастер Спинк — андерец. Он не станет лгать. Уж во всяком случае, не в такой важной вещи, как история страны.

— Поскольку уже поздно, — сказал мастер Спинк, когда все были опрошены, мы оставим до следующего урока рассказ о том, что сделали хакенские завоеватели с женщинами деревни. Возможно, детям повезло, ибо они уже не увидели, что творили хакенские извращенцы с их матерями.

Когда их отпустили, Несан вместе с остальными бросился к дверям, довольный, что урок на сегодня закончен. Никогда он еще так не радовался холодному ночному воздуху. Его бросало то в жар, то в холод, в голове крутились картины чудовищной гибели андерских детишек. Прохладный ветерок охладил горящее лицо. Он вдохнул холодного чистого воздуха.

Пока он стоял, прислонившись к растущему у дороги клену, выжидая, когда перестанут дрожать колени, из дверей появилась Беата. Несан выпрямился. Из окон и дверей лилось достаточно света, чтобы она без труда могла разглядеть его.

Увидеть в новой одежде гонца. Он надеялся, что Беата сочтет ее более приемлемой, чем мастер Спинк.

— Добрый вечер, Беата.

Она остановилась и медленно оглядела его с ног до головы, изучая его облачение.

— Несан.

— Ты сегодня прекрасно выглядишь, Беата.

— Так же, как всегда. — Она подбоченилась. — Вижу, ты влюбился сам в себя в этой красивой форме.

Несан вдруг утратил дар речи и способность думать. Ему всегда нравилось, как выглядят гонцы, и он думал, что ей эта форма тоже понравится. Он надеялся увидеть ее улыбку. А она яростно сверкала глазами. Теперь он сильно сожалел, что сразу не отправился прямиком домой.

— Мастер Далтон предложил мне место...

— И, надо думать, ты с нетерпением ждешь следующего урока, чтобы узнать, что сотворили эти хакенские скоты в красивой форме с теми беспомощными женщинами! — Она подошла поближе. — Тебе понравится. Для тебя это будет так же здорово, как если бы ты видел все своими глазами!

Несан ошарашенно смотрел, как она, резко развернувшись, исчезла в ночи.

Прохожие видели, как она отстегала его словами, мерзкого хакенца. Одни удовлетворенно улыбались, другие просто смеялись над ним. Несан, сунув руки в карманы, повернулся спиной к дороге и прижался плечом к дереву. Медленно закипая, он ждал, когда зеваки двинутся дальше по своим делам.

До поместья час ходьбы. Он хотел выждать, пока все попутчики уйдут, чтобы шагать в одиночестве. Желания беседовать с кем бы то ни было у него не имелось.

Несан размышлял, не купить ли себе выпивки и надраться. Деньги еще оставались.

Или отыскать в поместье Морли, раздобыть бутылочку и вдвоем раздавить. Да, мысль о том, чтобы напиться, казалась весьма притягательной.

Внезапно ветер сделался совсем холодным, и у Несана по спине побежали мурашки.

Он чуть из сапог не выпрыгнул, когда чья-то рука коснулась его плеча.

Оглянувшись, он увидел перед собой андерку средних лет. Темные до плеч волосы указывали на высокое положение в обществе. Серебристые пряди на висках говорили о том, что она старая. Было слишком темно, чтобы разглядеть, насколько морщинистое у нее лицо, но Несан мог точно сказать: лицо морщинистое.

Он поклонился андерке, испуганный, что та продолжит выволочку, устроенную ему Беатой, или прикажет ему что-нибудь сделать.

— Она тебе небезразлична? — спросила женщина. Вопрос застиг Несана врасплох.

— Не знаю! — выкрикнул он.

— Она обошлась с тобой довольно грубо.

— Я это заслужил, мэм.

— Чем?

— Понятия не имею, — пожал он плечами. Несан не мог понять, чего ей от него надо. И от пристального взгляда ее темных глаз мороз пробирал по коже. Она смотрела так, будто ощипывала цыпленка на ужин.

На ней было простое платье, в тусклом свете казавшееся темно-коричневым, застегнутое по самую шею. Да, она одета не как женщина благородного сословия, но длина волос подсказывает, что эта дама из высокопоставленных.

Чем-то она неуловимо отличалась от прочих андерок. И еще одно показалось Несану странным: широкая черная лента, закрывающая шею до самого подбородка.

— Иногда девушки говорят гадости, потому что боятся признать, что юноша им нравится. Боятся, что не нравятся ему.

— А иногда говорят гадости, потому что хотят их сказать.

— Тоже верно, — улыбнулась андерка. — Она живет в поместье или здесь, в Ферфилде?

— В Ферфилде. Работает у Ингера-мясника.

Похоже, андерка сочла это забавным.

— Может, она просто привыкла видеть несколько больше мяса на костях? И когда ты немного повзрослеешь и чуть раздашься, она найдет тебя более привлекательным?

— Может. — Несан снова засунул руки в карманы. Он этому не верил. К тому же сильно сомневался, что когда-нибудь раздастся, как она выразилась. Он уже достаточно взрослый и останется внешне таким, как сейчас.

Андерка отступила на шаг и некоторое время изучала его физиономию.

— Ты хочешь ей понравиться? — наконец спросила она. Несан откашлялся.

— Ну, иногда. Во всяком случае, мне хочется, чтобы она хотя бы перестала меня ненавидеть.

Женщина улыбнулась так, будто была чем-то довольна. Вот только чем?

— Это можно устроить.

— Мэм?

— Если она тебе нравится и ты хочешь, чтобы ты ей тоже нравился, это можно устроить.

— Как это? — изумленно заморгал Несан.

— Подсыпать ей кое-что в еду или питье.

Внезапно он все понял. Эта женщина — чародейка. Так вот почему она казалась такой странной. Ну да, говорят ведь, это люди, владеющие магией, странные.

— Вы хотите сказать, что можете что-то сделать? Наложить заклятие? Или еще что-нибудь?

Ее улыбка стала шире.

— Или еще что-нибудь.

— Я только начал работать у мастера Кэмпбелла, мэм. Мне очень жаль, но мне пока это не по карману.

— А, понимаю. — Улыбка исчезла. — Ну а если было бы по карману?