Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После того, как Бен кончил приветствовать членов семьи (в трех случаях — нарушая правила санитарии), они поднялись наверх.
Бен оглянулся.
— Что за черт! Где это мы?
— А, ты еще не видел нового крыла! Две спальни, а там, внизу, еще одна ванная. А здесь моя галерея.
— Здесь хватит статуй для целого кладбища.
— Не надо, Бен! «Статуи» — это когда говорят об дохлых политиках. Это скульптуры. Пожалуйста, говори почтительно, иначе я впаду в буйство. Тут у меня копии некоторых известнейших скульптур, созданных в этом отвратительнейшем мире.
— Так, эту ужасную вещь я уже видел… но когда вы успели приобрести остальной хлам?
Джубал повернулся к «Прекрасной Омиэр».
— Не слушай, ma petite shere[38], он варвар, и не умеет по-другому. — Он погладил ее прекрасную ввалившуюся щеку, мягко коснулся морщинистой груди. — Я знаю, каково тебе… больше этого не будет. Потерпи, любимая.
Он повернулся к Бену и резко сказал:
— Бен, я должен дать тебе урок, как надо смотреть на скульптуру. Ты был груб с леди, а я этого не терплю.
— Что? Не говорите глупостей, Джубал. Вы сами бывали грубы с леди… с живыми… десятки раз на дню.
— Энн! — завопил Джубал. — Наверх! В мантии!
— Вы знаете, что я никогда не был бы груб со старой женщиной, которая позировала скульптору. Чего я не могу понять, так это так называемого художника, заставляющего позировать чью-то прабабушку в чем мать родила… и вашего дурного вкуса, и стремления к приобретению подобных вещей.
Появилась Энн, одетая в мантию. Джубал сказал:
— Энн, я когда-нибудь был груб по отношению к тебе? Или к кому-нибудь из девушек?
— Я могу только высказать свое мнение.
— Затем тебя и позвали. Ты не в суде.
— Вы никогда не были грубы ни с кем из нас, Джубал.
— Ты можешь припомнить случай, чтобы я был груб с леди?
— Я видала, как вы бывали намеренно грубы с женщиной. Я никогда не видала, чтобы вы были грубы с леди.
— Еще одно твое мнение. Что ты думаешь об этой скульптуре?
Энн взглянула на шедевр Родена и медленно проговорила:
— Когда я впервые увидела ее, я подумала, что она ужасна. Но я пришла к заключению, что это, возможно, самое прекрасное из всего, что я видела.
— Спасибо. Это все. — Она ушла. — Есть желание поспорить, Бен?
— Что? Я еще не окончательно свихнулся, чтобы спорить с Энн. Но я не грокаю этого.
— Послушай меня, Бен. Заметить симпатичную девушку может любой. Художник может посмотреть на симпатичную девушку и увидеть старуху, которой она когда-нибудь станет. Хороший художник может посмотреть на старуху и увидеть симпатичную девушку, которой она когда-то была. Великий художник может посмотреть на старуху, изобразить ее в точности такой, какой она есть… и заставить смотрящего увидеть симпатичную девушку, которой она когда-то была… более того, он может заставить человека с воображением армадила увидеть, что эта прекрасная юная девушка все еще жива, хотя дряхлое тело и стало для нее тюрьмой. Он может заставить тебя ощутить тихую, бесконечную трагичность того, что не рождалось еще на свете девушки, которая в сердце своем стала бы старше восемнадцати, что бы ни делало с ней беспощадное время. Погляди на нее, Бен. Старость ничего не значит для меня или тебя… Но значит для них. Погляди на нее!
Бен давно уже не отрываясь глядел на скульптуру. После долгой паузы Джубал нарочито грубо сказал:
— Олл райт. Высморкайся. И можешь садиться.
— Нет, — возразил Бен. — Как насчет вот этой? Я вижу в ней девушку. Но зачем завязывать ее узлом?
Джубал поглядел на копию «Кариатиды, Упавшей Под Тяжестью Камня».
— Я вовсе не жду, что ты оценишь все, что делает эту фигуру значительно большим, нежели то, что ты способен увидеть, но ты все же сможешь оценить Родена. Что получают люди, глядя на распятие?
— Вы же знаете, что я не хожу и церковь.
— И все же ты должен знать, что изображения Распятия обычно поражают жестокостью, и те, что в церквях, особенно… кровь словно кетчуп, и этот женоподобный бывший плотник, похожий на гомосексуалиста. Он же не был таким. Он был энергичным, сильным и здоровым мужиком. Но бедняжка, которого обычно изображают, больше устраивает основную массу людей. Они не видят несоответствий, они видят символ, затрагивающий глубины их душ. Они видят напоминание о муках и жертве Господней.
— Джубал, я всегда считал, что вы атеист.
— И это должно мешать мне видеть человеческие чувства? Плохонькое гипсовое распятие может пробудить в человеческих сердцах такие чувства, что ради него толпы пойдут на смерть. Мастерство, с которым сработан этот символ, не имеет значения. Здесь мы имеем новый символ, но выполненный с редкостной художественностью. Бен, три тысячи лет архитекторы проектировали здания с колоннами в виде женских фигур. И наконец Роден подметил, что такая работа слишком тяжела для девушек. Он не стал говорить: «Слушайте, глупцы, если вы хотите так делать, ваяйте фигуры крепких мужчин». Нет, он показал это. Эта бедная маленькая «Кариатида» упала под своей ношей. Она хорошая девочка: взгляни на ее лицо. Она серьезна, огорчена неудачей и никого не винит, в том числе и богов… и все пытается поднять ношу, раздавившую ее.
Но это более, чем хорошая работа, отвергающая плохую работу. Это символ каждой женщины, пытавшейся когда-либо поднять непосильную ношу. Но не только женщины. Это символ любого человека, всю жизнь без жалоб упорно тянувшего свою лямку и бессильно рухнувшего, когда ноша стала слишком тяжела. Это символ храбрости и победы.
— Победы?
— Победы в поражении. Что может быть выше? Она не сдается, Бен; она все пытается поднять камень, который раздавил ее. Это больной раком отец, работающий, чтобы принести домой денег. Это девушка двадцати лет, старающаяся заменить мать своим братьям и сестрам, потому что мама теперь на небесах. Это девушка-оператор, оставшаяся у пульта управления, хотя дым душит ее, а огонь отрезал путь к бегству. Это все невоспетые герои, что не в силах ничего поделать, но и не в силах сдаться. Отдай честь, когда будешь проходить мимо, и пойдем смотреть мою «Русалочку».
Бен понял его буквально, а Джубал воздержался от комментариев.
— Эта, — сказал он, — не относится к числу подарков Майка. Я не говорил Майку, почему приобрел ее… поскольку само собой ясно, что это одно из наиболее восхитительных произведений, когда-либо созданных глазом и рукою человека.
Что достаточно простительно, когда речь идет о котятах и бабочках. Но это нечто большее; она не совсем русалка, видишь? И не человек. Она сидит на земле, на которой предпочла остаться… и всегда смотрит на море, вечно тоскуя о том, что оставила. Ты знаешь эту историю?