Официантка, пройдя по проходу, подошла к нашей маленькой группке и, положив один исписанный листок поверх другого, внимательно посмотрела на воротники трех окружавших меня парней, а потом пристально взглянула на сержанта. Главного в этой тройке.

— Сэр, у меня есть для вас сообщение на двух страницах, — объявила она.

Сержант ответил ей кивком, и она принялась читать.

— Во-первых, — начала официантка, — кем бы вы ни были, вы должны немедленно освободить этого человека ради самих себя и ради чести армии, потому что, во-вторых, кем бы вы ни были, и чьим бы приказам ни подчинялись, и что бы вы ни думали в данном случае, он наверняка окажется прав, а вы наверняка окажетесь не правы. Это сообщение направлено от военнослужащего сержантского состава, равного вам по званию, с единственным намерением посодействовать армии, и в равной степени вам.

Молчание.

— Понятно, — сказал сержант.

И больше ничего.

Нигли, подумал я. Хорошая попытка.

Затем официантка, согнувшись над столом, положила на него второй листок текстом вниз и подтолкнула ко мне быстрым неуловимым движением, отработанным до автоматизма за то время, что она передавала миллионы чеков посетителям кафе. Я, держа правую руку наготове, прикрыл листок своей левой ладонью.

Никто не сдвинулся с места.

Официантка, постояв некоторое время возле нас, снова отправилась на кухню.

Двигая подушечкой большого пальца левой руки, я прижал верхнюю кромку листа и начал скручивать его, копируя движение, которое часто можно видеть у игроков в покер. Таким образом я прочитал две первые строчки послания. Девять слов. Первое из них было латинским предлогом. Типичная манера Нигли. Per. В данном контексте означает Согласно с. Следующие восемь слов были данными Управления кадров Корпуса морской пехоты Соединенных Штатов. Это означало, что все, что содержится в остальной части послания, получено непосредственно из надежного источника. Информация, которой можно доверять. Сведения авторитетные и точные. Одним словом, на вес чистое золото.

Этого мне будет вполне достаточно.

Я раскрутил верхнюю часть листка и снова прижал его к столу. Растянув большой и указательный пальцы, сдвинул их и сложил листок так, чтобы пустая сторона оказалась сверху, а исписанная — внутри. Затем большим пальцем правой руки скрутил сложенный листок и незаметно сунул его в верхний правый карман, в котором лежал блокнот Мунро.

Без десяти минут девять вечера.

Посмотрев на сержанта, я сказал:

— Ну что ж, ваша взяла. Поехали в Келхэм.

Идя гуськом, мы прошли через задний выход из кафе, потому что так было ближе всего до их «Хамви». Сержант возглавлял шествие, а я шел между его подчиненными. Один из них слегка подталкивал меня, упираясь растопыренной ладонью одной руки мне в спину, а другую прижимал к моей куртке в области груди. Вечерний воздух — ни теплый, ни холодный — слегка щекотал ноздри. Весь акр утрамбованной площадки был забит припаркованными автомобилями. Примерно в пятидесяти ярдах справа я заметил скопление людей, среди которых были одни мужчины в форме; все вели себя спокойно и не нарушали порядка; все выстроились вокруг переднего фасада бара «Браннанс» в нечто похожее на полумесяц с зазубренными краями или на живой ореол над головой святого, или на толпу, собравшуюся посмотреть драку, победителя в которой ожидал приз. У большинства в руках были бутылки с пивом, видимо, купленным где-то в других местах, и с ними они пришли сюда, желая посмотреть главный аттракцион. Я догадывался, что сенатор обожает знаки внимания, и в то же время предполагал, что его сын делает вид, что они ему безразличны.

Обычно «Хамви» смотрится широким и массивным в окружении обычных транспортных средств. Так было и сейчас. По соседству с ним, однако на почтительном расстоянии, стоял обычный седан, выкрашенный в зеленый цвет. Это, как я догадался, и был тот самый автомобиль, который Рид Райли одолжил, чтобы добраться до города. А стоял он вторым в ряду, рядом с «Хамви», ради того, чтобы этим соседством повысить свой имидж. Инстинктивный прием политика.

Сержант замедлил шаг, и все, шедшие позади него, невольно сбились в кучу, но затем мы снова восстановили строй, слегка поменяли направление и пошли к «Хамви» обычным шагом: не быстро, не медленно. Никто не обратил на нас никакого внимания. Мы были просто четырьмя темными фигурами, а взгляды всех были направлены совсем в другую сторону.

Сержант открыл левую заднюю дверь «Хамви», и его подручные, стоявшие за спиной, не оставили мне другого выбора, как только забраться внутрь. Внутри пахло парусиной и по́том. Сержант ждал, пока его команда рассаживалась в машине: один сел на пассажирское переднее сиденье, второй занял место по другую сторону широкого трансмиссионного туннеля позади меня; оба они, повернувшись, уставили в меня внимательные взгляды. После этого сержант, забравшись на водительское сиденье, нажал на клавишу и включил мотор, который, работая в первые секунды на холостом ходу, разразился типичными для мощного дизеля трескучими звуками. Сержант тем временем устроился поудобнее на своем сиденье и подготовился к отъезду: включил фары, положил руку на рычаг коробки передач и на малой скорости покатил вперед по комковатой неровной площадке, крутя руль то туда, то сюда. Он пересек ухабистую площадку в северном направлении в сторону дороги, ведущей в Келхэм; за окнами проплыли ряды припаркованных машин, здание ведомства шерифа. По привычке сержант посмотрел в свое зеркало, затем повернул голову влево и приготовился к повороту, до которого оставалось ярдов тридцать.

— Парни, а к чему вас готовят? — спросил я.

— К работе с переносными зенитно-ракетными комплексами.

— Но не для работы в полиции?

— Нет.

— Должен вам сказать, — обратился я к ним, — что вы меня не обыскали. А должны были.

Я предстал перед ними с «береттой» в руке. Потянувшись вперед, ухватил сержанта левой рукой за воротник и довольно туго сдавил ему горло. Затем придавил его к спинке сиденья и ткнул дулом пистолета под правое плечо, чуть выше подмышки. «Хамви» выходят с завода прочными, сделанными на совесть, это же касается и металлических рам сидений. Я притянул сержанта к себе и притиснул к неподвижной конструкции рамы. Парень оказался обездвиженным. Он даже не смог бы дышать, если бы я не предоставил ему этой возможности.

— Всем сидеть неподвижно и сохранять спокойствие, — сказал я.

Они выполнили и то и другое, потому что у меня был пистолет, приставленный к их командиру. По парням было видно, что они уже не считали ухо и шею неотъемлемыми частями тела сержанта. Они, конечно, не могли поверить, что я готов застрелить их товарища. Один солдат не может застрелить другого, даже находясь в таком отчаянном положении, в каком, по их мнению, оказался я. Но ранение мягких тканей в области спины справа от лопатки воспринималась ими как вполне возможный, а также ужасный факт. Ведь это поставило бы крест на карьере сержанта. На этом закончилась бы его жизнь в том смысле, в каком он ее воспринимал; впереди ничего, кроме боли, от которой скрючивается тело, проверок на инвалидность и приобретение домашней утвари и кухонных приборов, предназначенных для левшей.