Я сломал сургучную печать, пробежался глазами по ровным строчкам приказа и недоуменно нахмурился:

— Рёгенмар?

— Университетский городок на северо-западе герцогства, — пояснил епископ. — По имперским меркам, до Ольса там совсем недалеко.

«По имперским меркам — недалеко, а по тамошним глухим местам — попробуй доберись», — мог бы возразить я, но промолчал, ибо дареному коню в зубы не смотрят. К тому же куда большее разочарование вызвала положенная мне должность.

Магистр-наблюдающий, подумать только!

Не знаю, отыгрался подобным образом вице-канцлер или проявила инициативность какая-то канцелярская крыса, но во внутренней табели о рангах Вселенской комиссии меня одним росчерком пера передвинули на ступень вниз. Рекомендательное письмо архиепископу Ольскому и всего Сваами Фредрику могло подсластить пилюлю лишь отчасти.

— От братства святого Луки так и не было никаких вестей? — уточнил я, убирая бумаги в саквояж.

— Они начали расшифровку текстов, но дело продвигается медленно, — сообщил епископ и недовольно поморщился. — Состояние Ральфа стабилизировалось, и все же очень прошу вас, магистр: поторопите их. На месте сделать это будет проще, а если вдруг возникнут сложности, обращайтесь к купцу Бергеру. Только имейте в виду — это не мой человек, просто… друг друзей.

— Где его найти?

— У него магазин в Ольсе, на площади Черных Роз. А теперь идите, и да пребудет с вами Вседержитель!

Я поцеловал на прощанье епископский перстень и заглянул попрощаться с отцом Олафом, а остаток дня посвятил сборам в дорогу. Купил необходимые припасы, вырезал из осиновой ветки простенькую волшебную палочку, разобрал зимние вещи. По ночам уже подмораживало, и даже на солнце снег таял очень уж неохотно, а промерзшие лужи не оттаивали даже в полдень.

Сундук я с собой не потащил, велел Уве продать его на рынке. С самим школяром тоже пришлось расстаться, ему предстояло отвезти ходатайство об освобождении маэстро Салазара в Риер.

— Буду ждать вас в Рёгенмаре. Если поторопитесь, успеете пройти перевалы, прежде чем их занесет снегом. И поговори с отцом Олафом, он обещал присмотреть для тебя попутный обоз.

— Но магистр…

— Нет! — отрезал я. — Не вздумай путешествовать в одиночку, если жизнь дорога!

Уве надулся, и тогда я взял с него слово в точности исполнить все распоряжения. Пусть школяр худо-бедно владел магией и получил от меня арбалет, но два коня и добротная одежка — достаточный повод для лиходеев, чтобы рискнуть напасть даже на колдуна.

Первые дни пути ничем примечательным не запомнились. Я никуда не спешил, жеребца не подгонял и останавливался на постой в придорожных деревеньках задолго до наступления темноты. Все изменилось близ отрогов Тарских гор, когда сильный северный ветер принес зимнюю стужу и метель. Пришлось надеть под стеганую куртку и плащ свитер, заменить перчатки меховыми варежками и водрузить на голову теплую шапку, но и так мороз пробирал до самых костей.

Да еще места пошли глухие и необжитые, дороги потянулись через дремучие леса, а хутора и деревеньки попадались все реже и реже. Так вот и получилось, что ранние осенние сумерки однажды застали меня в пути. Небо затянули плотные свинцовые облака, мела вьюга, шумел лес, качались высоченные сосны.

На мое счастье, снегопад не успел толком замести дорогу, но и так Болт перешел на шаг, неуверенно прядал ушами и фыркал. Поначалу я списал это на усталость и встречный ветер, а потом вдруг ощутил чужой недобрый взгляд, холодный и липкий. Оценивающий.

Казалось, на меня смотрела сама чащоба. Таращилось нечто незримое, растекшееся среди деревьев, пялились черными мертвыми провалами дупла, подмигивали редкие, не сорванные пока еще ветром листья. Лес жаждал крови и не собирался погружаться в зимний сон, не получив должную жертву.

Бред? Происходи дело в Средних землях империи, я бы лишь посмеялся над столь нелепыми страхами, но на северо-западе старые суеверия уходили неохотно, здесь до сих пор толковали о случайных встречах с прежними, или альвами, как именовали их простецы. Да и поздним вечером среди глухого леса, когда метет вьюга и скрипят под порывами ветра сосны, страшные истории о сгинувших без следа путниках отнюдь не кажутся пустопорожними бреднями и нелепыми выдумками.

По спине побежали колючие мурашки, то ли от пронзительного ветра и холода, то ли от недобрых предчувствий, я так и не понял. Да и не очень-то пытался разобраться. С эфирным полем происходило нечто странное, словно непогода распространилась и на него. Незримую стихию штормило и закручивало огромным смерчем-водоворотом, в самом центре которого находился некто Филипп Олеандр вон Черен, еще недавно — магистр-расследующий, а ныне — магистр-надзирающий Вселенской комиссии по этике.

И тут Болт захрипел и встал будто вкопанный. В снежной пелене вспыхнули два пронзительно-синих огонька, стремительным рывком, ломая ветви и бурьян, на дорогу выскочила огромная черная туша. Вепрь! Матерый дикий кабан с полыхающими синим пламенем глазами! И между нами — всего два десятка шагов!

Ангелы небесные!

Варежка полетела на дорогу, я выдернул из-за пояса пистоль и негнущимся пальцем утопил спусковой крючок. Крутанулось стальное колесо, сыпанул искрами кремень, вспыхнул порох на полке… И — ничего! Осечка!

Конь заржал и поднялся на дыбы, тут же дрогнул, неловко скакнул и начал заваливаться набок. Я едва успел высвободить из стремян сапоги и соскочить на дорогу, как Болт с диким ржанием забился в снегу. Из распоротого клыками вепря брюха толчками била темная кровь.

Сам кабан хоть и проскочил дальше, неожиданно ловко развернулся и вознамерился повторить атаку. Убежать от него я никак не успевал и потому выхватил второй пистоль. Все или ничего! Пан или пропал!

Лесное чудовище ринулось вперед, я прицелился и выстрелил. На этот раз обошлось без осечки, и ствол плюнул огнем, но свинцовый шар, хоть и угодил вепрю точно в один из горящих синевой глаз, остановить страшилище не смог. Я едва успел перескочить через затихшего коня, спасаясь от кабаньих клыков. Шпага? Даже не смешно!

Откатившись в сторону, я вытянул из правого рукава куртки волшебную палочку и крутанул ею, наматывая на осиновую ветвь непослушный эфир. Обожгло укусами незримых ос левую кисть, вспыхнули оранжевым формулы и знаки, но бить огненной стихией не пришлось. Вепрь, оказавшийся в холке никак не меньше трех локтей, оступился и уткнулся мордой в снег. Издох. Уцелевший глаз потух, перестал пылать синим недобрым огнем.

— Да! — проорал я, обращаясь неизвестно к кому. — Да! — рявкнул, перекрикивая вьюгу, и подкинул в воздух над собой сгусток разогретого эфира. Тот осветил все вокруг желтым свечением, будто маленькое рукотворное солнце. — Выходи! — завопил я, входя в раж. — Выходи, и я выпотрошу тебя и сожру сердце! Ну же! Давай!

Никто не вышел, никто не ответил. Некто — или нечто?! — промолчал, растворился в чащобе, исчез. Незримая стихия успокоилась, призрачный вихрь развеялся, лес уснул. Так или иначе, он получил, что хотел, — крови пролилось немало. Поземка быстро засыпала ее, оставляя на виду лишь розовые пятна.