Командир знал, что идущая на выручку армия сэра Томаса Дэгворта мала, и боялся, что она окажется еще меньше, чем предполагали в городе, но, так или иначе, когда она предпримет атаку на вражеский лагерь, их гарнизон должен прийти на помощь. Не желая насторожить врага и дать тому заподозрить, что гарнизон города готовится к вылазке, Тотсгем не стал созывать воинов, звоня в церковные колокола, но разослал людей по всем улицам, приказав лучникам и ратникам собраться на рыночной площади, у церкви Святого Бриака. Томас вернулся в дом Жанетты, натянул свой кольчужный хаубергеон, привезенный Робби назад после неудачной вылазки к Ронселету, опоясался мечом (с застежкой пришлось повозиться, ибо пальцы его, когда дело доходило до тонких движений, еще оставались неловкими), повесил на левое плечо мешок со стрелами, вынул из полотняного чехла черный лук, положил в салад запасную тетиву и надел шлем. Лучник был готов.

И тут он увидел, что и Жанетта готова. Она тоже обрядилась в хаубергеон и надела шлем.

— Этого еще не хватало! — возмутился Томас. — Ты что, всерьез вознамерилась участвовать в вылазке?

— Участвовать в вылазке? — удивилась она. — Пошевели мозгами, Томас! Когда вы все уйдете из города, кто будет охранять стены?

— О! — Ну и дурак же он.

Графиня улыбнулась, подошла к нему и поцеловала.

— А теперь иди, — сказала она, — и да пребудет с тобой Господь.

Томас отправился на рыночную площадь. Там собирались воины гарнизона, но их было отчаянно мало. Хозяин таверны выкатил бочонок с элем на площадь, выбил пробку и угощал бойцов. Кузнец при свете факела затачивал мечи, и его точило, скользя по длинным стальным клинкам, наполняло темноту странными, скорбными звуками. Ночь выдалась теплая. Летучие мыши метались по церкви и ныряли в причудливые, отбрасываемые луной тени здания, разрушенного прямым попаданием глыбы из требюшета. Женщины несли солдатам угощение, и Томасу вспомнилось, как те же самые женщины вопили, когда англичане ворвались в город. То была ночь насилия, грабежа и убийств, однако теперь народ не хотел, чтобы захватчики уходили, и на рыночную площадь стекалось все больше и похватавших все, что могло сойти за оружие, горожан, вознамерившихся принять участие в вылазке. У большинства имелись лишь топоры, которыми рубили дрова да валежник, хотя некоторые явились с мечами или копьями, а иные даже в кожаных, а то и в кольчужных доспехах. Горожан набралось гораздо больше, чем солдат гарнизона, и благодаря им эта вылазка могла выглядеть внушительно.

— Боже правый, — произнес кто-то за спиной Томаса заплетающимся языком. — Что это, во имя Христа?

Юноша обернулся и увидел высокую фигуру сэра Джеффри Карра, который в недоумении воззрился на приставленный к ступенькам церкви щит Робби. Шотландец тоже обернулся и увидел Пугало, который привел на место сбора своих шестерых ратников.

— Похоже на размазанное дерьмо, — произнес Пугало, выговаривая слова так невнятно, что сомнений не было: он явился сюда прямо из таверны, где основательно набрался. — Чей это?

— Это мой, — сказал Робби.

Сэр Джеффри пнул щит.

— Это хреново сердце Дугласов, малый?

— Это мой герб, — пояснил юноша с нарочито утрированным шотландским акцентом, — если ты это имел в виду.

Люди вокруг стали оборачиваться, чтобы послушать.

— Я знал, что ты шотландец, — заявил Пугало еще более пьяным голосом, — но я не знал, что ты чертов Дуглас. А какого хрена тут отираться Дугласу, хотел бы я знать?

Пугало повысил голос, апеллируя к собравшимся людям.

— На чьей стороне проклятая Шотландия, а? На чьей стороне, я вас спрашиваю? Да эти хреновы Дугласы сражались с нами с тех пор, как вылезли из чертовой задницы! — Рыцарь пошатнулся, но тут же схватился за кнут, и ременное кнутовище пошло волнами. — Иисус свидетель, — крикнул он, — его проклятая семейка пустила по миру без счета добрых англичан! Все Дугласы — проклятые воры! Шпионы!

Шотландец схватился за меч. Кнут Пугала взметнулся вверх, но мессир Гийом оттолкнул Робби с дороги прежде, чем когтистый кончик успел задеть лицо молодого Дугласа. Д'Эвек обнажил клинок, и они с Томасом встали рядом с Робби на ступеньках.

— Робби Дуглас, — крикнул мессир Гийом, — мой друг!

— И мой тоже, — поддержал его Томас.

— Довольно! — Сквозь толпу продирался разъяренный Ричард Тотсгем. — Довольно!

— Но ведь это, черт побери, шотландец! — выкрикнул Пугало, обращаясь к командиру.

— О господи, тоже мне, невидаль, — сердито проворчал Тотсгем, — да у нас в гарнизоне есть французы, валлийцы, фламандцы, ирландцы и бретонцы. Какая, к черту, разница?

— Он Дуглас! — стоял на своем Пугало. — А стало быть, враг!

— Он мой друг! — взревел Томас, готовый драться с любым, кто вздумает поддержать сэра Джеффри.

— Хватит, кому сказано! — рявкнул разгневанный Тотсгем, да так, что голос его прокатился по всей площади. — Можно подумать, вам больше не с кем драться, кроме как друг с другом. Прямо как дети, честное слово! Ты за него ручаешься? — требовательно спросил он у Томаса.

— Я поручусь за него! — ответил за Томаса протолкнувшийся сквозь толпу Уилл Скит. Он обнял Робби за плечи и повторил: — Я ручаюсь за него.

— Тогда пусть парень сто раз Дуглас, мне он не враг. — И с этими словами Тотсгем ушел.

— Сладчайший Иисус! — продолжал кипятиться Пугало. Дугласы разорили его, поиски сокровища, из-за которого он увязался за Томасом, ничего не дали, а теперь, похоже, все его недруги объединились. Было из-за чего прийти в ярость. — Я жгу людей, которые носят сердце Дугласа, — сказал он. — Я жгу их!

— Так оно и есть, — тихонько сказал Томас.

— Он сжигает их? — не понял Робби.

— В Дареме, — сказал Хуктон, не сводя глаз с сэра Джеффри, — он действительно сжег троих шотландцев.

— Что ты сделал? — требовательно вопросил молодой Дуглас.

Пугало, хоть и был пьян, вдруг почувствовал, что шотландец на взводе, а после слов сэра Уильяма на поддержку толпы ему рассчитывать уже не приходилось.

Он свернул кнут, плюнул в сторону Робби и неверным шагом двинулся прочь.

Но теперь драться хотел Робби.

— Эй, ты! — крикнул он вдогонку.

— Брось, — сказал Томас. — Не сегодня, Робби.

— Он сжег троих шотландцев? — негодовал его друг.

— Не сегодня, — повторил Томас и оттолкнул Робби так сильно, что тот сел на ступеньки.

Дуглас проводил удалявшегося Пугала полным ненависти взглядом.

— Он покойник, — мрачно заявил шотландец. — Говорю тебе, Томас, этот сукин сын покойник.

— Мы все покойники, — тихонько заметил мессир Гийом, ибо им предстоял безнадежный бой с врагом, который превосходил их во много раз.