— Последний раз, когда вам предоставили такой шанс, — напомнил ей судья, — вы оставили своего ребенка на попечении ее отца, хронического наркомана, и он подверг ее серьезной опасности. К счастью, девочка не пострадала, иначе вы находились бы здесь по совершенно иному поводу, мисс МакАллистер.

Керри-Энн повесила голову.

— Я знаю, ваша честь.

— Что вы можете сказать в свое оправдание?

— Я сделала ошибку, — жалким голосом, так не похожим на голос прежней Керри-Энн, которая никогда не лезла за словом в карман и у которой находилось оправдание на все случаи жизни, пролепетала она. — Я поверила ему, хотя не должна была этого делать ни в коем случае. Он сказал мне, что чист, и я поверила ему. Я ошиблась. Теперь я это понимаю, и это больше никогда не повторится.

— Как мы можем быть в этом уверены? — с холодным презрением в голосе поинтересовалась мисс Чен. — Это яркий пример того, о чем я только что говорила, ваша честь. Я нисколько не сомневаюсь в том, что мисс МакАллистер действительно имеет самые добрые намерения, но как можно ожидать от человека, демонстрирующего такую недальновидность, что он сумеет удержаться от повторения подобных ошибок?

Уголком глаза Керри-Энн заметила движение в зале и, обернувшись, увидела, что Линдсей поднялась со своего места. Перегнувшись через балюстраду, она что-то прошептала на ухо Абелю. Тот кивнул, после чего, развернувшись к судейской скамье, попросил:

— Ваша честь, сестра мисс МакАллистер хотела бы сказать несколько слов, если позволите.

Судья согласно кивнул, Линдсей взошла на кафедру для свидетелей и заговорила звонким и чистым голосом:

— Меня зовут Линдсей Бишоп. Я — сестра мисс МакАллистер. Хотела бы заявить для протокола, что каждое сказанное ею слово — правда. Она на самом деле изменилась. И я говорю так не только потому, что она — моя сестра. — Линдсей на мгновение умолкла. Ей явно было не по себе оттого, что она находится в центре внимания. — Видите ли, мы не росли вместе — нас отправили в разные приемные семьи, когда Керри-Энн исполнилось всего три годика, — так что мы только недавно узнали друг друга. Не стану отрицать, поначалу у меня были сомнения. Но со временем я поняла, какой она верный и доброжелательный человек. И очень трудолюбивый, к тому же. Не знаю, как бы я справлялась без нее. Она — лучший друг и сестра, и сотрудник, какого только можно пожелать. — Линдсей улыбнулась Керри-Энн. — И еще она хорошая мать. Я наблюдала, как она ведет себя с Беллой. И я вижу, снова и снова, как она постоянно отказывает себе во многом, чтобы отложить деньги на то время, когда ее дочь вернется домой. Этот ребенок значит для нее все.

Глаза Керри-Энн наполнились слезами. За те десять с чем-то лет, в течение которых она меняла одну приемную семью на другую, а потом и за долгие годы бродяжничества еще никто так яро не вставал на ее защиту. Это сделала ее сестра — сестра, о существовании которой до недавнего времени она даже не подозревала, — и произнесла вслух то, что Керри-Энн жаждала услышать всю жизнь. Сестра выступила на ее стороне.

— А что касается истории с отцом Беллы, — продолжала Линдсей, — это могло случиться с каждым. Собственно, отчасти в этом виновата и я. В тот вечер сестра чувствовала себя настолько плохо, что не могла оторвать голову от подушки. Естественно, она плохо соображала, что делает. Но я-то была там! И должна была запретить ему брать Беллу с собой. Я не сделала этого только потому, что, как и моя сестра, считала его неплохим человеком. Поэтому я прошу вас не судить ее слишком строго. Она допустила ошибку, но в этом виноваты обстоятельства.

Судья нахмурился, но лицо его было скорее задумчивым, чем выражало неодобрение. Когда же он заговорил, голос его прозвучал мягко и ровно.

— Благодарю вас, мисс Бишоп. Я обязательно учту ваши соображения.

Затем наступил черед свидетельствовать назначенному судом адвокату Беллы, костлявой и лупоглазой мисс Трэверс, которая лишь подтвердила то, о чем говорилось в отчете психолога: что Белла выглядит счастливой и уравновешенной и что неприятная история с ее отцом не нанесла девочке стойкой психической травмы.

В роли темной лошадки неожиданно выступила миссис Сильвестр. Когда подошла ее очередь, она заговорила в своей обычной, сухой и деловой, манере:

— Поначалу у меня тоже были сомнения относительно мисс МакАллистер. Но женщина, которая сейчас сидит передо мной, совсем не та, которую я впервые встретила больше года назад. Ваша честь, я занималась сотнями похожих случаев, и чаще всего я считала, что ребенку, вопрос об опеке над которым решался в суде, будет лучше с кем-нибудь еще, чем с его биологическими родителями. Но сейчас я готова утверждать обратное. Я полагаю, что Белле будет лучше с матерью.

Керри-Энн была настолько поражена, что у нее едва не отвисла челюсть от изумления. Она улыбнулась миссис Сильвестр, когда та спускалась с кафедры для свидетелей. Миссис Сильвестр не улыбнулась в ответ.

К тому времени, когда оба адвоката выступили с заключительными речами, Керри-Энн уже ничего не соображала. Куда-то подевалось и ее праведное негодование. Здесь собрались не плохие люди, а самые обычные, просто попавшие в неприятную ситуацию. Кроме того, она оказалась не единственной, кому было не по себе. Она видела страх в глазах Бартольдов, когда в качестве свидетеля выступала миссис Сильвестр. Несмотря на все те материальные блага, которые они готовы были предложить Белле, они не могли не понимать, что их позиция весьма уязвима.

Судья, еще раз перелистав дело, наконец принял решение.

— Опеку над ребенком я предоставляю матери. Временно, с испытательным сроком. — Он вперил в Керри-Энн строгий взгляд. — Мисс МакАллистер, я хочу вновь видеть вас здесь через шесть месяцев, и только тогда вынесу окончательный вердикт. — От стола, за которым сидели Бартольды, донесся громкий вздох, за ним последовал сдавленный всхлип Кэрол Бартольд, и судья, повернувшись к супружеской паре, заговорил уже мягче: — Я не сомневаюсь в том, что из вас получились бы замечательные родители. Но у этого ребенка есть мать. И пусть я не могу забыть о некоторых проступках мисс МакАллистер, я признаю, что за последнее время она добилась больших успехов. — Судья вновь повернулся к Керри-Энн. — Мисс МакАллистер, вы сознаете, что я не предоставляю вам carte blanche[87]?

— Да, ваша честь. — Она вдруг улыбнулась. — Я даже знаю, что это означает — что я не получаю ничего на халяву, — заявила Керри-Энн, гордясь тем, что не поленилась посмотреть эти слова в словаре, когда встретила их в одной из своих книг.

— Совершенно верно, — откликнулся судья, изо всех сил стараясь сдержать улыбку.

А потом они гурьбой двинулись к выходу из зала заседаний. И внезапно Керри-Энн обнаружила, что снова может дышать. Линдсей, Рэндалл, мисс Хони и Абель — все они по очереди поздравили ее раньше Олли, который, не желая отставать, подхватил ее на руки и запечатлел у нее на губах пылкий поцелуй, достойный главного героя любого романтического фильма. В это мгновение он показался ей красивее самого Брэда Питта.