Флортье позвала его к себе, сгибая крючком указательный палец, а на его категорический отказ ответила пантомимой – с мольбой сложила на груди руки. После недолгих колебаний он быстро покосился на дом, приосанился и вразвалку пошел к ней.

Ухмылка на жирном лице, испещренном старыми шрамами, сделалась еще шире, когда он обратился к ней на своем языке. Флортье не поняла ни слова, но догадалась, что это была скабрезность. С невинной улыбкой она протянула палец и погладила его по плечу. Он отступил на шаг назад и прикрикнул на нее так, что задрожала его жидкая борода. Конечно, опасно было приближаться к любовнице Киан Джая, но Флортье заметила в его узких глазах откровенное желание.

Она надувала губки, хлопала ресницами, манила его к себе взглядами, жестами и телодвижениями, пока он не позволил ей прижаться к нему.

Ее рука прошлась по широкой груди китайца, по толстому брюху и легла на его пах. Привратник резко вдохнул воздух и хотел было отшатнуться, но она уже начала ласкать его пробуждающееся орудие, и он замер. Она осторожно шагнула в сторону, и он с готовностью позволил отвести себя к дереву, прислонился спиной к стволу и запрокинул голову.

Флортье медленно присела на корточки, прижалась губами к его промежности и жарко дохнула на нее сквозь ткань. Привратник раскрыл рот и застонал, когда она спустила с него штаны. На свободу вырвался его напряженный член, окруженный жидкими черными волосками, а с ним – тошнотворный запах застарелого пота и семени. Она все-таки заставила себя провести по нему языком и взять в рот, стараясь почти не дышать. Китаец закрыл глаза и с блаженством на лице издавал горлом булькающие звуки, пока она скользила вверх-вниз ртом и гладила пальцами мошонку. Сейчас.

Внезапно она испугалась, а ее план показался ей совершенно безумным. О том, что сделает с ней Киан Джай, если побег не удастся, она даже думать не хотела. Но дольше откладывать она уже не могла – Флортье понимала это по хриплому, участившемуся дыханию привратника и подрагиванью его члена.

Она открыла рот шире. Сейчас. Изо всех сил она сжала челюсти и больно впилась ногтями в мягкую кожу мошонки.

Пронзительный крик разорвал тишину двора.

Привратник упал на колени, а Флортье вскочила. У нее не было времени даже выплюнуть кровь, которую она чувствовала во рту. Она подбежала к воротам, навалилась всем телом на засов и рванула его в сторону. В доме уже звучали взволнованные голоса, а привратник выл и ревел от боли. Она слегка приоткрыла ворота, протиснулась в образовавшуюся щель и бросилась бежать.

С удивленно поднятыми бровями глядели на нее китайские кули; торговцы в лавках с любопытством поворачивали голову в сторону девушки европейского вида, которая с развевавшимися волосами бежала мимо них что было сил. Флортье задыхалась от бега, шумело в ушах, не хватало кислорода, болели мышцы ног. Но это была сладкая боль; сладкая, потому что тело наконец-то снова принадлежало ей, ей одной, потому что вместе с болью появилась надежда на свободу. Она просто бежала и бежала по узким улочкам Глодока; его дома, лавки и храмы размывались на периферии ее зрения в цветные расплывчатые полосы. Ей было все равно, куда бежать. Лишь бы подальше от Киан Джая.

Улицы стали шире, тесные ряды домов сменились на отдельно стоящие постройки. Перед глазами Флортье мелькали искры, в правом боку больно кололо. Она замедлила шаг и огляделась. Возле домов с загнутыми краями крыш росли раскидистые лиственные деревья, за ними виднелись веера пальм. Ее взгляд упал на белый мост, перекинутый через канал, и она устало побрела к нему. Путь казался ей бесконечным и забрал у нее последние силы, но она кое-как одолела его и даже попыталась бежать, волоча ноги и спотыкаясь. С дрожащими коленями она спустилась по откосу и села у воды на траву.

Ей не хватало дыхания, она кашляла, давилась и все время прислушивалась к тому, что творилось наверху.

Негромкий окрик заставил ее вздрогнуть. Голос донесся с воды; старик-китаец с бледно-желтым белобородым лицом под остроконечной соломенной шляпой, сморщенным, словно залежалый лимон, показывал ей жестом на лодчонку, нагруженную тюками и мешками, в которой он плыл по каналу, отталкиваясь шестом.

Флортье кивнула, и старик подплыл ближе к берегу. Почти не намочив туфли, она прыгнула в шаткую лодку.

– Терима касих, – все еще не отдышавшись, поблагодарила она, устраиваясь на мешках.

Старик оттолкнулся шестом от берега, и лодка сама собой поплыла по бурой воде. Свободной рукой он порылся у себя за спиной, достал грязную тряпку и показал узловатым пальцем на свой рот. После этого протянул тряпку Флортье. Она поняла и вытерла нижнюю половину лица. С отвращением поглядела на красные мазки на ткани и передернула плечами; у нее до сих пор оставался во рту затхлый привкус какой-то дряни, а язык прилипал к нёбу. Китаец тихо засмеялся беззубым ртом и достал глиняный кувшин, закрытый пробкой. Флортье с благодарностью взяла его, первым глотком прополоскала рот и выплюнула за борт, потом жадно выпила нечто вроде лимонада на травах и вернула старику кувшин.

Он что-то сказал ей и с вопросительной интонацией махнул рукой в сторону, в которую плыла лодка.

– Моленвлиет? – неуверенно сказала она. – Отель «Дес Индес»?

Китаец что-то ответил и кивнул. Флортье потерла большой и указательный пальцы друг о друга – что, мол, она заплатит, но старец лишь махнул рукой.

– Терима касих, – радостно повторила Флортье.

После этого она просто сидела и наслаждалась солнцем, светившим на ее пылающее лицо, легким ветерком, шевелившим ее волосы и освежавшим потную кожу, а лодка увозила ее подальше от квартала Глодок.

Чем ближе Флортье подходила к кованой ограде, окружавшей территорию с высокими деревьями и белыми, низкими постройками, тем больше замедляла шаг. Втянув голову в плечи, она проскользнула мимо бунгало парикмахера и остановилась на некотором удалении от службы приема. Встречу с отелем «Дес Индес» отравляли не только ее собственные смешанные чувства, но и необычная, давящая тишина. Правда, из внутреннего двора доносились голоса и смех, звяканье фарфора, серебра и стекла, а с улицы – шорох колес по песку, стук копыт лошадей и пони, но в остальном было тихо. На деревьях шелестели листья, но цикады и птицы молчали. Стояла давящая, напряженная тишина, словно перед сильной бурей. Флортье взглянула на небо, простиравшееся над Батавией, словно блестящий светло-голубой полог, и не увидела ни одного облачка, даже крошечного.

Вдруг от странного трескучего шума завибрировал воздух. Флортье невольно втянула голову в плечи, а потом увидела, что над крышей отеля летит большая птичья стая; от этого красивого и мрачного зрелища по телу поползли мурашки.

Она стояла и глядела вслед птицам, скрывшимся за деревьями, но потом все-таки собралась с духом и вошла в отель.

– Добрый день, мадемуазель. – Если даже темнокожий портье в белом мундире и удивился ее появлению, вспотевшей, без шляпки и зонтика, или даже узнал, то никак этого не показал. Он поспешил занять свое место за столиком приема, возле пальмы в горшке.