– Оно… – проговорила она, волнуясь, – как-то с вами общается?

– Да, – ответил я.

– Что оно говорит?

– Если бы я знал, – ответил я, – но, кажется, чувствую, чего оно хочет…

Она спросила быстро:

– Чего? Убить нас? Поработить?

Я покачал головой.

– Нет. Напротив.

– Чего?

– Хочет умереть…

Она охнула, забежала сбоку и заглянула мне в лицо. Я смотрел мрачно и тускло, в самом деле в голове настойчиво повторяется эта смутная мысль, я гнал ее, полагая, что сам придумал, но зов идет снова и снова, тоскливый, молящий, в нем столько боли… А я считал, что у насекомых болевой порог крайне низок…

Или это совсем не насекомья основа. Возможно, что-то намного выше? Тогда понятно чувство невыносимой боли от незаживающих ран.

Я зябко передернул плечами. Боудеррия тут же схватилась за мечи.

– Сэр Ричард! Вы так побледнели… Что случилось?

– Он просит его добить, – произнес я с трудом. – Он невыносимо страдает…

– Ему… больно?

– И больно тоже. Погоди, не мешай.

Я опустил ладони на приподнимающуюся, как грудь астматика, мокрую поверхность у широкого скользкого выступа стены. Кожу защекотало, странное ощущение, словно зачесалось внутри, зуд пробежал к локтям, остановился ненадолго, затем медленно и с передышками взбирался, как старик, до плеч, там снова передохнул, а уж затем осторожно коснулся шеи.

Зуд стал невыносимым, словно под кожу запустили огненных муравьев. Я сцепил челюсти и терпел, а зуд поднялся в мозг, хотя я чувствовал, как часть муравьев все же пошла по телу к ногам, будто некто решил просканировать меня целиком на случай, вдруг сюда забрел тролль или огр…

Перед глазами появилась туманная завеса, постепенно исчезли все звуки, зато начал чувствовать нечто огромное, просто немыслимое, давящее громадностью и обреченностью, что даже не от нынешнего состояния, а вообще, изначально, словно бытие – это трагично, обязательно трагично…

И лишь потом смутно и через толстые слои помех уловил просьбу этого квазиживого дома, города или завода, не знаю, что это, может быть, лаборатория или спальня, но желание становилось все четче, по мере того, как помехи истаивали, и я понимал все отчетливее голод и отчаяние смертельного раненного существа с незаживающей раной.

Боудеррия стояла рядом и заглядывала сбоку в мое лицо.

– Сэр Ричард!.. Сэр Ричард?

Я медленно покачал головой.

– Все-все… Он смертельно устал, но успел сказать…

Издали донеслись крики, топот, в зал с двух сторон вбежали сэр Норберт и его люди. Многие забрызганы кровью, троих недостает, у самого Норберта рассечена бровь, но при виде нас в глазах вспыхнуло ликование.

– Сэр Ричард!.. Мы уж и не надеялись!

– Все кончилось, – заверил я. – Ничего здесь не трогайте… за исключением вот этого… Но я сам…

Я отошел к розовой неровно пульсирующей стене напротив. Все следили за мной настороженно, вздрагивали от шумного дыхания за спиной. Из слизи выступила мокрая плита багрового камня.

Я сосредоточился на ощущениях, стараясь не обращать внимания на вставших справа и слева, готовых защищать меня от всего на свете. Все выставили перед собой мечи, а я протянул руки, отчаянно надеясь, что делаю правильно.

Багровая глыба приятно холодит пальцы, но не люблю слизь, внутри зародилось и пошло шириться красноватое свечение. Воины завозились, я слышал приглушенные молитвы, каждый крестился левой, к сердцу ближе, а меч сжимал в правой.

Сэр Норберт тоже перекрестился и сказал нервно:

– Вам лучше отойти, сэр Ричард!

– Почему? – спросил я.

– Это нечто… дьявольское!

– Наш долг, – ответил я гордо, – сражаться с дьяволом. Мы крестоносцы или хто?

Мои трепещущие от страха ладони все еще касаются камня, хотя хочется не только отдернуть, но и самому отпрыгнуть. Внутри глыбы раздался чавкающий звук, будто в болото упал большой камень.

За моей спиной подпрыгнули, кто-то выругался трепещущим, как лист на ветру, голосом.

Дряговер прошептал дрожащим голосом:

– Ваша светлость… только скажите.

– Не мешайте, – сказал я и сам не узнал своего тусклого голоса. – Сейчас… это для вас…

Плита опустилась в пол, открылся темный лаз. Вятер пригнулся, громко охнул:

– Это новое искушение? Или тайник?

– Ни то, – ответил я устало, – ни другое. Это золото для вас. Берите, берите. Мы пришли сюда ради чести и славы, ради торжества веры, но кому-то не мешает что-то поправить в амуниции, купить новое седло, кому-то нужен меч получше…

Сэр Норберт выпрямился, по его жесту один из разведчиков, худой и жилистый, полез в нору и начал передавать оттуда тяжелые плитки золота.

Боудеррия зябко дернула плечами.

– Это он платит, чтобы его убили?

– Нет, – ответил я. – Просто ничего больше брать нельзя. Всем надо будет уходить отсюда… быстро. Я уже освободил его от клятвы все здесь беречь и хранить до возвращения…

Я умолк, она договорила:

– …но они не вернутся? Ну, те… которым он служил?

– Нет, – ответил я. – А другим доверять здешние находки опасно. Кто-то может оказаться более удачливым, чем Тиларет Стойкий.

Она в испуге повела глазами по сторонам.

– Здесь все рухнет?

– А сверху обрушатся еще и скалы, – заверил я. – Даже горы! Погребение будет надежным. Но мне так тоскливо, словно хороню родного человека.

Она сказала с сочувствием:

– Когда у меня в детстве умерла собака, я два дня проплакала.

– Да, – ответил я. – Он был вроде… собаки. Верной и услужливой. А собаке очень тоскливо, если хозяин вдруг умрет. Ей тогда и своя жизнь не мила…

Ратники сэра Норберта распихивали золото в сумки и в отделения в поясах, только Боудеррия стоит неподвижно, лицо бледное и напряженное, а мечи подрагивают в ее руках в полной готовности рубить и сечь.

У всех глаза ошалело-счастливые, переглядываются, уже прикидывают, на что истратят, Боудеррия огляделась и сказала вместо меня:

– Сэр Норберт, возвращаемся нашим путем. Он короче.

Тот покачал головой.

– Простите… Боудеррия, но мы на полдороге оставили двоих раненых под защитой Ободрита.

Он посмотрел на меня, я кивнул.

– Заберем по пути. Ведите, сэр Норберт!..

Их путь сюда в самом деле оказался длиннее втрое. Мы то и дело натыкались на плавающие в крови трупы, переступали через разбросанное чужое оружие. Боудеррия начала одобрительно пофыркивать, немногословный сэр Норберт с ее глазах явно вырос.