Жаль!..

На сердце у слепца стало радостно… Что скрывать — он, Седекия, грешен, успел в чудо поверить и изрыгнуть хулы Создателю, все равно он жив, способен вспоминать, судить, кричать в щель. А эти где теперь: Астиаг, эламиты, царь Лидии Алиат, Априй? В какую даль умчались? Могут ли подать голос, чтобы их услышали живые? Напоминанием о них теперь служит только звучное имя — Навуходоносор, да хрюканье свиней, ведомых на заклание.

Спустя несколько месяцев после начала осады, ранним утром, над далекими зубцом Лахиша вдруг поднялись сигнальные дымы. Это означало, что Априй сдержал обещание и выступил в поход с главными силами. Уже на следующий день царь Вавилона снялся из лагеря и двинулся на юг. Случилось чудо в день праздника Шавуот или Пятидесятницы. В этот день давным-давно Господь Бог, Создатель наш, даровал своему народу завет или Святое писание.

Тот день Седекия запомнил навсегда — запомнил все, до мельчайших подробностей, до курчавого исполинского облака, что надвигалось на город со стороны Моавитянских гор. Оно наползало с той томительной, неодолимой неспешностью, которой отличается приближение всякой неотвратимой и торжествующей беды, — блистало ангельской белизной, высоко-высоко вздымало свои увесистые, находящиеся в постоянном движении кружева. Куда оно тянулось? К подножию незримого престола? К хрустальной сфере, где бродят звезды?.. Облаку вторил легкий, посвистывающий между крепостных зубцов ветер. Даль была ясна, воздух прозрачен, зеленели пастбища, наливался соком виноград. По правую руку, на Масличной горе, по самой кромке погребального провала топорщились купы старых смоковниц. Год-то какой выдался!.. Всего было вдоволь… И враг ушел. Оставил небольшие отряды для охраны осадных башен и таранов, прочего имущества, но об опасности, которую представляли эти вражьи огрызки, даже думать не хотелось. Тянуло в полет… Правителю Иерусалима вдруг захотелось взмыть в прозрачную посвистывающую лазурь, погулять по облаку, поворошить кружева. Заметно повеселевший Гошея объявил во всеуслышание, вроде бы как дал клятву, — придет час, и Божьей волей мы сожжем эти греховные, напитавшие сердца иерусалимитян ужасом, сооружения.

Плотная толпа, сбившаяся на стене между крепостных башен и наблюдавшая за уходом вавилонян — те уходили по Вифлеемской дороге, долго молчала. Видно, не сразу поверила в чудо. Потом, как прорвало. Три дня в городе продолжался праздник, а еще через несколько дней в городе стало твориться что-то несусветное. Знатные и сильные, встречая на улицах прежних своих рабов, звали их к себе — предупреждали, что если они добром не вернутся к хозяину, их приведут силой. И начали приводить!.. Обманутые бросились к царю, но их не пустили. Седекии было недосуг. Ему уже не хотелось летать в мечтах вставали филистимлянские города, отрезавшие Иудею от моря. Не пора ли им платить дань владетелю Иерусалима? Не пора ли своей рукой надвинуть на полысевшую голову царскую тиару?..

Прости, Господи, но из песни слова не выкинешь.

Целыми днями он теребил Гошею — есть ли какие новости из Лахиша? Все иудейские крепости имели возможность общаться между собой с помощью дыма. Костры разжигали на верхушках наблюдательных башен и по количеству густых столбов в столице судили о том, что происходило в стране.

Лахиш молчал. Тогда Седекия приказал отправить гонцов и соглядатаев, чтобы те достоверно разузнали, что творится на торговых путях, ведущих в Египет. Ни один из разведчиков не вернулся в крепость. Безвестность длилась до конца месяца адара, когда поутру правителя поднял сам Гошея и передал, что над Лахишем встало два дыма. Это означало, что волк потерпел поражение. Не успели они устроить праздничное жертвоприношение Яхве, как в полдень над Лахишем встал один дым, такой густой и высокий, что его можно было видеть из города. Выходит, египтяне разбиты?.. Так в смятении и неведении прошло еще несколько дней, пока тайный пост на Масличной горе не донес, что к городу движется войско. Чье — издали разобрать не удалось. Жители вновь бросились на стены. Седекия не поленился, влез на выступающую башню, прикрывавшую ворота Гинаф, и оттуда неотрывно принялся наблюдать за дорогой на Вифлеем. Не забывал также бросать взгляды вдоль дороги на Иоппию. С тем же нетерпением, с затаиванием дыхания, потиранием слезящихся глаз, тайными молитвами следили за окрестностями жители Иерусалима. В лагере вавилонян в том углу, который был доступен зрению осажденных, было тихо. Часовые торчали на своих местах, конюхи обихаживали коней, полураздетые воины бродили между палатками, кашевары раскладывали костры. Эта неторопливость, наплевательское отношение к несчастным жителям, размеренность и покой, вносили дополнительную сумятицу в души. Седекия терялся в сомнениях, клял себя за робость, нерешительность — какой смысл торчать на башне, все равно сообщат, принесут известие, каким бы оно не было, Однако оторвать пальцы от каменной кладки не мог. Не замечал ни холода, ни сквозняка, вольно погуливавшего поверху стены.

Наконец на дороге, ведущей к морю, в Иоппию, что-то дрогнуло, поволокло пылью. Стены вмиг наполнились иерусалимитянами. Стало тихо, в городе за спинами отчетливо прорезалось буханье кузнецов и крики торговцев на базаре, но в следующую минуту и в кузнях прекратили долбить молотками, и базар у ворот затих — со стороны Иоппии (а спустя несколько мгновений и со стороны Вифлеема) начало наползать облако, вздымаемое сотнями, тысячами, десятками тысяч босых ног, марширующих по направлению к сердцу Иудеи. Ни вымпелов, ни штандартов, ни значков разобрать было невозможно. Не слышны были и голоса — только низкий глухой гул, не спеша наряжающийся в отдельные выкрики, возгласы, в строевую песню.

Сердце у Седекии екнуло — вроде бы цвет переднего штандарта был под стать чистому небу. Он затаил дыхание, и в тот самый момент, когда грудь невольно замерла, отказалась принять воздух, различил на синем фоне очертания золотого дракона. Морда змеиная, рогатая, с раздвоенным языком, передние лапы львиные, задние как у орла. Следом неясный шум вдруг начал обретать смысл.

Эллиль дал тебе величье

Что ж, кого ты ждешь?

Син прибавил превосходство

Что ж, кого ты ждешь?

Нинурта дал оружье славы

Что ж, кого ты ждешь?..

Седекия сполз с лежанки подобрался к щели и шепотом, прикрыв ладонью рот, выдохнул.

— Будь ты проклят, Навуходоносор! Пусть твое имя никогда более не будет звучать на устах людей!..

Десятый день встречи Нового года в Вавилоне был посвящен празднованию победы Мардука над чудовищной Тиамат. Это были самые трудные часы для стареющего царя. К тому времени изваяния Мардука и его супруги Царпаниту уже покоились в Палате судеб. Сначала изображения верховных кумиров на украшенной колеснице перевозили в главный храм Вавилона — жертвенный дом, называемый Бит-Акито, где совершались жертвоприношения. Отсюда после двухдневного пребывания статуи небесных покровителей Вавилона отправлялись в Палату судеб, где их уже поджидали статуи всех остальных небожителей, заранее доставленных в святилище, в котором каждый из них обязан был из уст самого Мардука покорно выслушать назначенное ему на этот год.