– Возможно, ты прав. – Фрелль оглянулся назад. – Кефра’кай не хотят, чтобы зараза распространилась по всему лесу. Вероятно, естественной преградой на пути у визглявок является река, кишащая пирантиями. Только птицы могут быть опасными. По-видимому, туземцы дежурят на берегу реки, пресекая любые попытки визглявок проникнуть сюда.

Туземец, нашедший колючки и жало, хмуро окинул взглядом пленников и положил руку на костяной кинжал на поясе.

Канте примирительно поднял руку.

– Нэй. – Покачав головой, он положил ладонь на обнаженную грудь. – Нээ шелль!

Принц силился подобрать нужные слова. Изобразив ладонями крылья, он помахал ими. Затем, изобразив воткнутые иглы, он указал на то, что держал в руках туземец, и, решительно покачав головой, снова положил руку на грудь.

– Нээ шелль! – повторил Канте. «На нас нет».

Туземец убрал руку с кинжала. К нему присоединился кефра’кай с деревянной миской, полной серого порошка.

– Что это? – спросил Фрелль.

Похоже, Джалейк, парень с каштановыми волосами, осматривавший принца, понял его. Выпрямившись, туземец указал на колючки, затем на миску, после чего скрестил руки.

– Крааль, – убедительно кивнул он.

Канте закрыл глаза.

«О нет…»

– Что это означает? – окликнул его Джейс.

Канте поморщился, не желая отвечать, сознавая, что никогда не сможет вымолвить это вслух, особенно одной своей спутнице, объятой горем. Открыв глаза, он посмотрел на густые заросли, куда старуха вместе с несколькими туземками отвела для изучения Никс.

«Она не должна узнать об этом».

Принц помолился о том, чтобы никто из женщин не объяснил девушке значение этого слова.

«Если бы мы только подождали еще полдня…»

Он повернулся к Джалейку. Тот радостно кивнул, заверяя его в том, что визглявки больше не опасны.

– Крааль, – повторил туземец, указывая на миску с серым порошком.

Канте покачал головой, выражая отчаяние.

«Крааль» по-кефрански означало «исцеление».

Никс подняла руки, и одна из кефра’кай, женщина по имени Дэла, обернула ее обнаженную грудь куском пятнистой шкуры, закрепив на спине. Изучив свою работу, туземка удовлетворенно кивнула.

После того как исследование ее тела закончилось, Никс получила назад свои штаны и мягкие сапоги, которые за это время успели согреться у костра. Тепло помогло девушке успокоиться. К тому же туземцы вели себя радушно, хотя и несколько сдержанно.

Никс хотела взять плащ Джейса, однако плотная ткань оставалась влажной, и она оставила его сушиться у огня. Окинув себя взглядом, девушка пришла к выводу, что одета она подобающим образом. Из-за кустов доносились голоса мужчин. Никс не знала, оделись ли они уже, но, судя по тому, как кое-кто из женщин всматривался в заросли и перешептывался, подмигивая, она предположила, что они еще голые.

Старейшина кефра’кай, пользующаяся всеобщим уважением, поднялась с пенька и подошла к Никс. Старуха присутствовала при обследовании, но не приближалась к девушке. Ее взгляд не отрывался от лица Никс. Подойдя, она оперлась на посох. Длинная белая палка была украшена перламутровыми раковинами, вставленными в дерево. Вырезанные в форме ликов луны, раковины увеличивались от тонкого полумесяца до полного диска, затем уменьшаясь обратно.

Никс шумно вздохнула, вспоминая то, что именно побудило ее предпринять это путешествие. Какими бы красивыми ни были изображения луны, это зрелище вызывало образы крови и горя. Девушка мысленно представила курган из камней, сложенный в этих лесах. Все из-за выражения, наполненного предвидением ужаса.

Павшая луна.

Похоже, ее отчаяние не укрылось от старейшины племени. Шагнув к Никс, она положила ей на холодную щеку свою теплую ладонь, сморщенную, но по-прежнему такую же твердую, как дерево ее посоха.

– Я тебя услышала, дитя мое, – прошептала старуха.

Никс не поняла, что она имела в виду, однако недоумение отодвинуло ее от грани пропасти отчаяния, куда она готова была сорваться.

Поклонившись старейшине, Дэла обратилась к Никс:

– Шан. Дош ван Шан.

Девушка поняла, что она назвала ей имя старухи.

– Шан, – произнесла она вслух.

Старуха кивнула.

– Ты пела так прекрасно, – сказала она. – Ну как я могла не откликнуться на твое пение?

Никс сглотнула комок в горле.

– Что вы хотите сказать?

Ей вспомнились тайгер и ее собственные жалкие потуги противостоять его ярости. Это не шло ни в какое сравнение с дружным хором кефра’кай. Лесные обитатели мастерски владели искусством обуздывающего пения, впитанным с молоком матери. Это было известно во всей Халендии и почти во всем Венце. Были и другие народности, обладавшие схожим даром, но они часто имели какие-то дальние связи с племенем.

Никто не знал, почему кефра’кай сохранили этот талант. Никс вспомнила, что, когда училась на шестом уровне, алхимики и иеромонахи спорили на этот счет. Иеромонахи полагали, что это благословение Дочери, темной Охотницы луны.

Никс снова посмотрела на резные раковины, украшающие посох старухи, изображающие бесконечную погоню Дочери за серебряным Сыном, что приводило к убыванию и нарастанию луны. Но ей также вспомнились утверждения алхимиков: талант обуздывающего пения не был даром богов; он сформировался от необходимости. Чтобы выжить в древних чащах, на каждом шагу кишащих опасностями, требовалось нечто больше, чем охотничьи навыки и знание леса. Алхимики полагали, что обуздывающее пение помогало аборигенам Приоблачья выжить, подчинив своей воле часть здешней фауны.

Девушка вспомнила убегающего тайгера.

«Пожалуй, алхимики были правы».

И все-таки такое объяснение не удовлетворило ее ни когда она была шестилеткой, ни сейчас. Оно не давало ответа на основополагающую загадку: где и как эти племена приобрели такой врожденный талант?

– Я услышала твое пение, – повторила Шан. – Оно было наполнено грустью, но в то же время и любовью. Твой зов долетел издалека ко мне, призывая прийти.

«Но как такое возможно?»

Никс снова ощутила под коленями опавшую листву. Ее рука сжимала кинжал принца, палец нежно гладил бархатистую шерстку. Каменный курган остался далеко позади. Путники шли от полудня до самого вечера, пока наконец не вышли на берег реки.

– Но как вы могли меня услышать? – спросила вслух Никс.

– О, своей силой обуздывающее пение обязано не голосовым связкам, а сердцу. – Старейшина положила руку сначала себе на грудь, затем на грудь Никс. – Оно доходит до тех, кто умеет слушать душой.