Саню вначале бросило в жар, потом в холод: «Откуда ему все известно?»

Дело в том — впрочем, опять виноват не Саня, а Теленков, — что Пашка переписывался с одной девушкой из Москвы. Сане тоже очень хотелось переписываться. Он и упросил Пашку познакомить его через свою подругу с кем-нибудь. Вскоре Саня получил письмо с фотографией писаной красавицы. Малешкин влюбился в нее сразу, да так, что, когда красавица попросила денежный аттестат, Саня, не задумываясь, выслал. На этом любовная связь и оборвалась. Оборвалась она и у Пашки Теленкова. Единственно, что утешало Саню, это то, что он аттестат выслал на полгода, а его приятель на весь год. Друг другу они поклялись хранить это в глубокой тайне. «Кто ж об этом рассказал? Наверное, начфин», — решил Саня. К начфину он обращался с просьбой вернуть аттестат обратно.

— Матери-то, наверное, ни копейки не послал? — спросил Овсянников. — А какой-то трясогузке всю зарплату.

Саня закусил губу, опустил голову и до тех пор не поднимал, пока Овсянников не кончил обличать его в невежестве, неряшливости и еще во множестве пороков, которые полковник Овсянников знал наперечет. Саня слушал и со всем соглашался. Что ж ему оставалось делать? Закончил Овсянников на том, что якобы он еще не потерял надежды увидеть Саню примерным командиром, так как времени для исправления у него хоть отбавляй. Полковник взял с него слово, что гвардии младший лейтенант Малешкин с сегодняшнего дня прекратит пить водку с экипажем. Саня, обрадованный, что «лекция» на этом кончается, пообещал не только с экипажем, но и вообще ее не пить.

Пока Саня провожал замполита, его экипаж опорожнил бутылку и доел огурцы с капустой. Командиру была оставлена кружка мутной самогонки.

— Ваша доля, лейтенант, — сказал Щербак, подавая ему кружку и ломоть хлеба с салом. — Хлебните-ка во славу русского оружия.

Саня взял кружку, понюхал, поморщился.

— Чего ее нюхать? Откройте пошире зевальник, одним махом хоп — и в дамках! — посоветовал Щербак.

— Да он не умеет! — засмеялась Антонина Васильевна.

— Это я-то не умею? — возмутился Саня, но, вспомнив про зарок, решительно прошел в кухню и вылил самогонку в помойную лохань.

— Вот так. Понятно? — сказал он.

С минуту экипаж обалдело смотрел на командира. Молчание прервал Домешек:

— Понятно, товарищ гвардии младший лейтенант. Даже больше чем наполовину.

Саня посмотрел на Антонину Васильевну и по ее кривой усмешке и плотно сжатым губам понял, что она тоже недовольна.

— А мы-то ему больше всех оставили, — с горечью сказал Щербак.

— А как же, он у нас командир, офицер, — пояснил Осип Бянкин.

— Кто вам дал право обсуждать мои действия? — спросил Малешкин.

— А мы и не собираемся обсуждать. Вы, товарищ младший лейтенант, не только нас, но и хозяйку обидели, — сказал Бянкин.

Саня понял, что дал маху, а это еще больше обозлило его.

— Молчать! — закричал он. — Щербак, немедленно прогрей машину!

Щербак засопел и, схватив шапку с фуфайкой, выскочил на улицу. За ним вышли и Домешек с Бянкиным. На крыльце они остановились, стали закуривать и о чем-то разговаривать. «Наверное, обо мне», — подумал Саня и так сморщился, словно у него заныли зубы.

Размолвки с экипажем случались часто. Саня переживал их болезненно. Но по своему характеру долго сердиться не мог и первым шел на мировую.

Антонина Васильевна, убрав со стола, принялась заметать хату. Выкинув за дверь соломенную подстилку, она ожесточенно шаркала веником. Около Сани она разогнулась, заправила под платок волосы и мягко улыбнулась.

— Ребята на тебя осердились, товарищ лейтенант. А ведь в бой-то вместе пойдете. — Она покосилась на темный циферблат ходиков и охнула: — Царица небесная! Одиннадцатый час, а у меня корова не доена! — Бросила веник, схватила подойник и побежала доить корову. Открыв дверь, остановилась: — Скоро поедете-то?

— Не знаю. Впрочем, наверное.

— Может, успеете еще молочка похлебать, — хлопнула дверью.

Малешкин походил по хате, остановился у окна. Стекла промерзли насквозь и заплыли льдом. Саня лизнул и сплюнул. Лед показался ему соленым. Он совершенно не знал, что делать. Поднял веник и стал дометать пол. Через минуту бросил. Махать веником показалось ему ниже его офицерского достоинства. Саня оделся и пошел к самоходке.

Его экипаж усердно трудился. Щербак набивал солидолом масленку, наводчик надраивал казенник пушки, заряжающий чистил днище. Когда экипаж переходил с командиром на «вы», то особенно следил за чистотой и порядком в самоходке. Это был весьма прозрачный намек Сане на то, что экипаж и без командира сам отлично знает, что ему делать, и великолепно может существовать без младшего лейтенанта Малешкина.

Саня спустился в машину и спросил, чем они занимаются. Вместо ответа Осип Бянкин в неприятной форме сделал командиру выговор, суть которого заключалась в том, что он не покладая рук чистит машину, а другие ее только… Тут заряжающий выдал такое словечко, что Малешкина затрясло от бешенства. Огромной силой воли он сдержал себя и спокойно заметил, что так с командиром не разговаривают.

— А как же еще с вами разговаривать? — возмутился ефрейтор. — Сколько раз говорил вам очищать ноги! А вы что? Посмотрите, сколько на сапогах приволокли снегу.

Саня посмотрел на ошметки грязного, талого снега и отвернулся.

Минут пять работали молча. Саня старательно очищал грязь с панелей радиостанции и ждал, кто же воткнет ему очередную шпильку. Не выдержал Щербак; сначала он обругал помпотеха, который мало отпускает ветоши на протирку, потом Малешкина.

— Если вы, командир, будете понапрасну гонять рацию и разряжать мне аккумуляторы, я доложу помпотеху, — заявил он.

Саня мужественно смолчал, хотя кто знает, чего ему это стоило. Окончательно добил Саню наводчик. Он вытащил из-под пушки противогаз и спросил:

— Чей?

С противогаза ручьем стекало масло.

— Товарища гвардии младшего лейтенанта Малешкина, — громко объявил ефрейтор.

Домешек бросил Сане под ноги противогаз и объявил перекур. Экипаж оставил Саню в машине одного, а сам выбрался наверх покурить.

«Как будто здесь не могли, — горько усмехнулся Саня. — Специально подчеркнуть, что я для них ничто, круглый нуль. И бьют-то как, подлецы! И синяков не оставят. Ни к чему не придерешься. Они кругом правы, я кругом виноват. Ну как теперь с ними мириться? А мириться надо. Иначе затюкают».

Саня вспомнил, что у него где-то запрятана на черный день пачка легкого табака. Саня разыскал ее, вылез из машины и со словами: «Закурим моего легонького, офицерского» — положил табак на колени ефрейтора.

Все потянулись за легким табаком, молча свернули цигарки. Саня тоже свернул, похлопал по карманам и выжидательно посмотрел на Домешека.