Эмброуз перевернул страницу.

Тогда-то все и произошло.

Сперва он ничего не понял. Рукописные листы расплывались и уже сделались почти серыми. Он прищурился еще сильнее, но контуры так и не прорезались. Буквы утратили очертания. Эмброуз поднес к глазам лупу. Никакого эффекта. Снял очки.

И опять ничего.

Значит, он все же ослеп.

– СЕСТРА! – завопил Эмброуз.

Послышался скрип половиц. Частый детский топоток. Молчание – и ничего больше. Ему почудилось, что у него за ухом кто-то дышит. Чье это дыхание, он не понимал, но определенно его чувствовал. Вот прямо тут. Этот шепоток на затылке, на кончиках вздыбленных волос.

– Кто здесь? – спросил он.

Ответа не было. Молчание. Эмброуз еще раз позвал санитарку и наконец-то услышал, как та идет по коридору со стороны кухни. Он собирался попросить ее прочесть следующую строчку.

Но у нее начался гриппозный кашель.

– Вам плохой, мистер Олсон? – спокойно заговорила на своем ломаном английском.

Что-то улавливалось в ее голосе. Что-то не то. Будь сегодня на дежурстве миссис Риз, он бы точно ей доверился и протянул дневник. Но у той попал в больницу сын, Кристофер – после прикосновения к миссис Кайзер и кровотечения из носа…

Как Дэвид, один в один.

Эмброуз понял, что нужно связаться с Кейт Риз. Нужно связаться с шерифом. Что случилось в прошлом, то повторялось и теперь. И, возможно, только дневник его брата мог подсказать, как это остановить.

– Вам плохой, мистер Олсон? – Санитарка что-то заподозрила.

Старик держал дневник мертвой хваткой – так школьный тренер по американскому футболу учил его держать мяч.

Считай, что в нем твоя жизнь, парень.

Опустив на колени закрытый дневник брата, старик постарался ответить как ни в чем не бывало.

– Мне нужно в больницу, – сказал он.

– А что вас беспокоить, сэр? – спросила она.

– Облака в глазах.

Шериф открыл глаза. Дремота одолела, что ли. Он даже не понимал, где находится. Обвел глазами помещение, но взгляд ни за что не зацепился. Ему когда-то приходилось слышать такое выражение: слепящая головная боль, но кто бы мог подумать, что это может пониматься буквально. Чтобы прогнать туман, моргать пришлось чуть ли не целую минуту.

Мозг свой успокоил – и попытался напрячь органы чувств. Судя по запаху пыли, сидел он в архиве. Задремал, видимо, когда с миссис Руссо перебирал протоколы. Но сейчас никаких звуков не слышал.

– Есть тут кто-нибудь? Миссис Руссо? Вы где? – позвал он.

Молчание. Шериф сделал еще одну попытку сообразить, как сюда попал. Вспомнил, что двое суток находился при исполнении, хотя температура у него ползла вверх. Он уже знал: стоит только добраться до больницы, чтобы проведать Кейт и ее сына, как поступит очередной вызов. Либо серьезная авария. Либо поножовщина. Либо драка в баре.

Как будто в мире зрел заговор с целью помешать их встрече.

Шериф не увлекался теорией заговоров, особенно если теория строилась на такой шаткой основе, как совпадения. Но нутром чуял, когда ему ставили палки в колеса, и сейчас нутро включило мигающий красный свет. Слишком уж много было совпадений, так и не позволивших ему проведать Кейт Риз и ее сынишку. Да и в архиве слишком много выявилось отвлекающих моментов, которые препятствовали выполнению его служебных обязанностей. Слишком много шумов мешало ему вспомнить…

имя… того мальчонки… как же его звали?

Припомнить не получалось, а нутро подсказывало: что-то здесь неладно. Голос, звучавший в башке, твердил, что вспомнить не получится, но сам-то шериф знал, что память у него отменная. Ну, допустим, не фотографическая, но близка к тому – в критических ситуациях никогда еще не подводила. Вот и теперь ситуация сложилась критическая… в ее орбиту попали Кейт Риз, и Кристофер, и…

имя… того мальчонки… его звали…

У него вновь зачесалась правая рука. Проклятый зуд. Шериф хотел осмотреть ладонь; только сейчас зрение стало фокусироваться. При тусклом свете он увидел свежий начес. Расцарапанная кожа покраснела. На ногтях темнела засохшая кровь. А на предплечье ощущалось нечто инородное. Запрятанное под рукавом. Да, смутно помнилось: что-то он там прятал.

его звали… мальчонку звали…

Засучив рукав, он увидел имя, выведенное черным фломастером у запястья.

Тут шериф внезапно вспомнил, чем занимался. Он начал записывать памятки на руке. Вначале пользовался простым фломастером, но от жара по коже поползли капли пота и смыли всю строку – будто птицы склевали рассыпанные на тропе хлебные крошки. Пришлось взять перманентный маркер. Шериф поддернул рукав повыше.

Недолго думая шериф набрал номер. После двух длинных сигналов он узнал голос друга.

– Карл, это я, – сказал шериф.

– Обалдел, что ли? – сонно пробормотал Карл. – Ты вообще на время смотришь?

Настенные часы показывали 03.17.

– Понимаю, уже поздно. Извини. Но у меня срочное дело, – ответил шериф.

– Это я уже слышал.

– То есть? – не понял шериф.

– Ты звонил мне час назад.

– Шутишь?

– Господи. Ты что, больной? Звонил мне час назад и пытал насчет этих инструментов. Сколько можно? И потом, завтра, к твоему сведению, сочельник!

– Да знаю я. Ну, прости. Так что там насчет инструментов?

– Ты издеваешься? Или память отшибло?

– Неужели трудно повторить?

Шериф явственно услышал, как на другом конце Карл показывает ему средний палец.

– Ладно, но чтобы это было в последний раз. Запиши себе. Инструменты я предъявил одному знакомому, музейному работнику. Им многие сотни лет, но они не относятся к типичным орудиям труда рудокопов и земледельцев прошлого.

– То есть?

– Это скорее детские игрушки. А полученная от тебя каменюка – это вовсе не каменюка. Это древесная окаменелость.

Схватив ручку, шериф принялся лихорадочно записывать на предплечье.

– Все, отбой. Мне не до того. У меня за неделю количество дел возросло вдвое.