Гармошка — самое дорогое, что было у 14-летней Малики Чикуевой. С шести лет девочка уже зарабатывала на жизнь — играла на свадьбах и праздниках. А потом она стала сочинять стихи и музыку. В своих песнях она славила партию большевиков и любимого товарища Сталина.

Малика пела в поезде о том, что чувствовала, о чем размышляла. О том, что случилось с ее народом.

Моя собеседница Малика Чикуева вспоминает:

«И в поезде пела. У нас большая остановка была, в этом зале старшина открывала двери, выходили мы все на улицу, выходили».

На двадцатые сутки пути люди узнали, что их привезли в Восточный Казахстан. Так начиналась новая жизнь. Жизнь в изгнании.

В песнях Малики все чаще звучала тоска по родине. И однажды она сочинила стихи про Сталина — виновника всех бед ее народа. В этой песне были такие строки:

«Сталин — ты безбожник, а не бог, кто дал тебе право выгонять целый народ».

Девочка спела эту песню в своем кругу всего лишь один раз. На следующий день за ней приехали. Донес кто-то из своих. Малике было всего 14 лет, но, чтобы соблюсти внешние приличия и рамки закона, ей приписали еще 3 года и отправили по этапу. Караганда, Петропавловск, Владивосток.

Рассказывает Малика Чикуева:

«Я одна чеченка там была, все русские. Женщины заключенные. Ни один человек меня не обижал. Они были бухгалтеры, повара… Они меня, знаешь, прямо на руках носили».

Из лагеря под Владивостоком Малика вернулась в Чечню через 9 лет. Вышла замуж, родила троих детей. Ей казалось, что все беды позади. Тогда она и представить себе не могла, что почти через 40 лет опять будет расплачиваться за чужие грехи.

В годы войны Малика снова выжила, но потеряла родных, друзей. Сын Адам попал под обстрел и стал инвалидом. Все, что у нее сегодня осталось, — квартира площадью 26 кв. м на 6 человек. И жизнь, полная горьких воспоминаний…

…После ранения Зула Муртазалиева долго лечилась. Желание иметь детей стало главной целью ее жизни. Шли годы, женщина уже почти отчаялась, как вдруг получила письмо от подруги, уехавшей на Урал. Та писала: «Есть возможность усыновить ребенка, приезжай». Уже через несколько дней Зула оказалась в Перми и прямо с вокзала отправилась в детский дом.

Зула Муртазалиева вспоминает:

«Когда мы подходили к этому зданию, дети как раз на улице на прогулке были. И Руслан меня заметил, подбежал к штакетнику, держится, кричит: «Мама, мама!» Няньки его тащат, а он все кричит: «Мама, мама!» Я подруге говорю: «Вот он, мой». Зашли, нас там уже ждали. Привели меня к директору. Я говорю: «Вот этого мальчика». Она мне отвечает: «Извините, там большая семья, вы не возьмете их, их четверо». Ну, четверо и четверо, ничего страшного. Так и выбрала эту семью. Трое мальчиков и девочка, привезла домой».

Вскоре пришло время ставить детей на учет у детского врача. Зула пришла с документами в поликлинику, дала бумаги педиатру. Та подняла на нее наполненные ужасом глаза. «Вам ничего не говорили?» — «А что?» — поинтересовалась Зула. — «У вас больные дети. У всех четверых порок сердца».

Рассказывает Зула Муртазалиева:

«Всех проверила, говорит: «Боже мой! Что ты наделала? Они же у тебя все инвалиды!» Мне, правда сказать, не буду говорить по именам, кто, мне предлагали отвезти, отдать их, на здоровых поменять, даже из русской национальности разговоры такие были. Поменять… Это что, вещь, что ли, — поменять? Детей поменять! Мне это не надо, мне вот это надо. Пусть даже калеками будут, но они мои».

На второй день после приезда русские дети Зулы уже вовсю общались со своими чеченскими сверстниками. Без языка они как-то запросто понимали друг друга. Пока не случилось то, что рано или поздно должно было случиться.

Рассказывает Зула Муртазалиева:

«Первый год, когда мы приехали, тут они зимой на санках катались. И уже было обеденное время, а они домой не идут. Пришлось пойти за ними. И я это слышала, как Ринат свои санки у друга просит: «Отдай санки, я домой пойду, нас мама домой зовет». Мальчик ему говорит: «Это не мама тебе, это твоя тетя». Я не поняла, что он говорит. Пришел домой, все нормально, а старший замкнулся в себе. Сели кушать, все едят, а он сидит у меня. «Ринат, ты чего не ешь?» — «Не хочу». — «Что-то болит?» — «Ничего не болит». — «Ну, покушай». Он заплакал. «Что ты плачешь?» — спрашиваю. «Мама, а правда, что ты мне не мама?» А потом в школе им говорили: все равно это не мама, это тетя. Вы же русские приёмные, вас из детдома привезли. А старший говорит, что мама ранена была, она нас потеряла».

Кто-то из односельчан упрекнул: почему не чеченцев взяла? Но ведь бездомных детей в Чечне не бывает. Всех сирот сразу забирают к себе близкие и дальние родственники. Зула всегда знала — у нее будут дети. И они должны быть счастливы…

1953 год. Советское государство понесло тяжелую утрату. Умер Сталин. На его похоронах одни искренне переживают это горе, другие пребывают в растерянности — с уходом Сталина закончилась целая эпоха. Что дальше?

Только через четыре года, в 1957-м, депортированным народам разрешено вернуться в родные края. Однако на родине их ожидали очередные испытания. Дома заняты новыми жильцами — в основном беженцами из разрушенных войной областей России.

Рассказывает Юсуп Каимов:

«В моем доме русские жили, в другом доме, моего прадеда, тоже русские жили. Я туда пошел, меня туда не пустили: «Уходи отсюда». И потом так… ну, как вам сказать… очень грубо так, как на зверя, что ли: «Уходи!» Я говорю: «Слушай, я здесь родился, зайду посмотрю, и больше я ничего не хочу». — «Уходи, а то сейчас милицию вызову! Бандиты тут понаехали».

В те годы в Грозном работали крупные производства. На них трудились в основном квалифицированные кадры — русские, украинцы, представители других национальностей. Выпускники вузов Москвы, Ленинграда, Киева с большим энтузиазмом приезжали сюда еще в начале 50-х, чтобы строить новую жизнь. А вот о возвращающихся чеченцах власти не подумали. Ни об их жилье, ни о работе.

Чеченские семьи, как правило, многодетные. Чтобы прокормиться, заработка мужчин не хватало. Республика была одной из беднейших в составе РСФСР. Получала дотации из Центра. Но это не решало проблему.

Рассказывает Харон Шамаев, житель села Бамут Ачхой-Мартановского района:

«В совхозе Бамутском зарплата составляла от силы 150 рублей. Ну, вот прикинь: у нас в семье 9 детей было. Отец, мать, 9 детей. Как мог отец 9 детей прокормить на 150 рублей в то время?»

Когда нет работы, не на что жить. После возвращения депортированных на родину в Чечне начался рост преступности. Главным образом воровство, кражи и разбой. Но далеко не все были не в ладах с законом. Многие пошли по другому пути. Десятки тысяч молодых чеченцев ежегодно выезжали за пределы Чечни на сезонные заработки в Сибирь, Нечерноземье, на Север.

Харон Шамаев продолжает свой рассказ: