Расплата оказалась весьма жестокой, гораздо серьезнее, чем я мог себе представить в тот момент.

Оставшись один, я открыл коробочку с маленькими серыми таблетками кренга.

Тщательно размял одну из них, смешал порошок с табаком, и душистые клубы дыма вскоре наполнили гостиничный номер нездешним ароматом.

Кренга почти не осталось. Пять лет назад я достал его по случаю, на Четвертой Лебедя, и берег как зеницу ока. Кренг — легкий наркотик, без всяких побочных действий. Он стоил очень дорого, и я не мог сделать большого запаса. Я разрешал открывать себе эту коробку, только когда чувствовал, что жизнь становится совершенно невыносимой — такой, как сейчас.

Я окончательно запутался. Увольнение с корабля, корпорация, Ловинский и теперь вот еще Илен… В комнате до сих пор, несмотря на кренг, стоял аромат духов. Или так пахли ее губы?

Всего несколько часов понадобилось этой женщине, чтобы обратить мою победу в поражение. Тем не менее, жизнь продолжалась и нужно было принимать какое-то решение.

Ловинский со своим союзом, скорее всего, бросил меня на произвол судьбы.

Или сам попал в беду. В конце концов, никто не мог в открытую бороться с корпорацией.

Работы нет. Вещи и документы для отлета с Лимы, увы, исчезли вместе с Илен, и я остался один на один со своим могущественным противником… Даже если я ошибался, даже если Илен не агент Комора — чтобы найти меня, корпорации не понадобится слишком много времени.

Через несколько часов придется покинуть отель, и я вновь окажусь на улицах Лимы без копейки денег. Три дня назад я начинал именно с этого. Можно попробовать еще раз, но только теперь мне вряд ли удастся уйти дальше подъезда.

— Илен…

По глубине тоски, охватившей меня от одного только вмени этой женщины, я понял, что мое поражение оказалось гораздо значительней, чем я мог предположить.

Сейчас я испытывал раскаяние и стыд, от которых не было никакого толку.

Ведь я знал с самого начала, что веду нечестную игру. Что она не получит от меня нужной информации, в то время как я получил от нее все, чего добивался.

Я вспомнил ее усмешку. Прежде чем уйти, она улыбнулась. Бывают иногда улыбки, когда одной стороной лица человек улыбается чуть больше, чем другой.

Она улыбнулась именно так. Не мне даже — своим мыслям. Невеселая вышла улыбка. А потом взяла и ушла. Ни одного слова упрека, ни одной угрозы, просто встала, взяла сумочку и вышла…

И, словно подводя итоги моим грустным мыслям, за дверью послышался скрип.

Они не стали утруждать себя стуком. Дверь ликвидировали разрядом интерверда. Еще не успело осесть облако пыли, а около меня, с двух сторон, уже стояли одетые в форменные комбинезоны люди.

От кренга реакция замедляется, и время начинает выкидывать странные штуки.

Только что мы были в гостинице, и вот я уже стоял в кабинете секронга Гравса. Охранники выворачивают мне руки, но мне не больно. После кренга человек еще долго не чувствует боли.

Голова становится кристально ясной, и я понимаю, что этого они не должны знать ни в коем случае — иначе допрос отложат, дождутся, пока я приду в норму…

Я начинаю извиваться ужом, тонко притворно вскрикиваю. Секронг морщится.

— Оставьте нас.

И вот мы одни. Клубы тумана наплывают из углов кабинета. Стены качаются, плывут, я с трудом обретаю почву под ногами. Голос секронга звучит словно из-за стены: — Тебе разве не сказали, что корпорации нужен штурман?

— Да, мне сказали. — Все мои силы уходят на то, чтобы не грохнуться перед ним на пыльный ковер. Стоять прямо нет сил.

— Тогда в чем дело? Или ты думаешь, что у моих людей есть лишнее время гоняться за тобой по всей Лиме?

— Я не подозревал, подумал, что лично вы… Так высоко я не смел…

У меня заплетается язык, я не имею над собственными словами почти никакой власти. Что я лепечу?! И почему так вялы, нелепы мои движения, жесты, слова?

Почему сознание уходит в почти не осязаемый мир и почему Гравс никак не поймет, что меня необходимо оставить и покое?

— Теперь ты знаешь. Не будем терять времени, — Он идет к столу, протягивает мне магнитокарту. — Подпиши. Это твой контракт. Ты будешь получать сто кредосов в неделю.

Это в четыре раза больше того, что я получал на «Тандере», но цифра не производит на меня никакого впечатления. Я прекрасно осознаю все, что происходит. Я вижу себя словно со стороны: я насосался кренга и подпишу этот чертов контракт, не читая. Потому, что всего важней для меня сейчас покой.

И, потом, человек должен кому-то служить, зарабатывать себе на хлеб. Мне предлагают хлеб с маслом, зачем же отказываться? Я и не отказываюсь. Я даже знаю, что позже, когда действие кренга отпустит меня, я жестоко пожалею об этой минуте, и все же подписываю контракт. Кажется, один раз я уже это сделал… В другое время, в другом месте… Тогда мне, видите ли, захотелось романтики… О чем это я? Ах да, кренг…

Секронг мной доволен. Он прячет магнитокарту в стол. По длинным коридорам меня почти несут на руках.

Через какое-то время я понимаю, что хорошо выспался. Что мне приснился дурацкий сон. И что, наконец, теперь я проснулся в своей каюте на «Тандере». Вот только потолок, пожалуй, низковат. Да и стены… Я чувствую, как холодный пот заливает мне спину. Это не «Тандер»…

Переборки дрожали от ровного гула двигателей. И, значит, мы на форсаже уходили в открытый космос, с каждой секундой все дальше от Лимы, которую я так мечтал покинуть, и от той, что лишь улыбнулась мне на прощанье. В надсадном реве двигателей отчетливо слышались слова, которые она так и не сказала…

«Навсегда! Навсегда! Навсегда!» И потому, что это было для меня важней всего остального, важней даже желания выяснить, где я нахожусь, по всему этому я понял: ее месть оказалась сильней, чем все, на что она могла рассчитывать, отдавая меня в лапы корпорации.

«Рендболл» был грязным кораблем. Грязным и жестоким. Третью недолю он шел, грубо вспарывая пространство, от пояса внешнего защитного кольца системы Акмы, нимало не заботясь о маскировке. Его капитан привык к безнаказанности. Десятки лет боевые крейсеры империи хозяйничали в этих пространствах, не встречая никакого противодействия. Но времена медленно менялись. Сегодня уже приходилось выполнять некоторые элементарные правила; корабль не мог нести на себе опознавательных знаков Комора, соблюдал радиомолчание в зоне охоты, а дома перестали бурно отмечать их победы, как это бывало раньше. Официально флота «икс» не существовало вообще.

Зато теперь их труд лучше оплачивался, и к концу службы каждый из них, не считая, разумеется, рабостов, мог получить солидный кусок тех благ, добытчиками которых они являлись для Комора. Законные налоги империи сегодня приходилось собирать с помощью боевых кораблей, но в этом не было вины флота. В этом виноваты те, кто не понимал, что только под руководством Комора возможно их нормальное существование. У империи, правда, не осталось внешних врагов, и сама функция защиты приобрела поэтому некую эфемерность, но это уж дело большой политики. Задача флота проще и конкретней: в страхе держать непокорные колонии и продолжать снабжать империю необходимым сырьем, товарами, энергией — всем тем, чем они привыкли пользоваться многие столетия и что, в силу уже одной только этой привычки, безусловно принадлежало им.