которые раздавались по ее адресу со стороны теологов — коллег марбургского профессора.

8

Приведенный выше перевод господина фон-Содена вряд ли много лучше того, другого перевода, которым некоторые благочестивые издания пытались успокоить своих благонамеренных читателей во время полемики по поводу «Мифа о Христе» и который гласит так: «Из-за Христа (!) среди иудеев в Риме поднялось сильное движение, и император Клавдий изгнал их поэтому из Рима». Вот как дела делаются! И вот извольте после этого верить в беспристрастие теологов историков и докладчиков!

9

В своей «Geschichte der römischen Kaiserzeit» («История римской империи» 1883 г.) Герман Шиллер тоже объясняет изгнание иудеев при Клавдии их внутренними беспорядками и замечает: .Пора уже, наконец, перестать под «impulsor Chrestus» у Светония разуметь Христа. Отглагольные существительные на .от» обозначают либо постоянное качество, либо какое-нибудь однократное действие, которое раз навсегда наложило на субъекта определенную печать. И в том, и в другом случае это никак не могло относиться к Христу, который в Риме никогда не был, да в то время его уже не было бы и в живых. Само собой разумеется, что деятельность этого «impulsor»-a относится только к «assidue tumultuantes» рассказа».

10

Вейс называет это «тоном спокойного, научного исследования». Это — его «своеобразие», на которое он ссылается в начале своего произведения. Подобный прием по отношению к противнику .соответствует» призванию его, как теолога, как служителя религии смирения и любви к ближнему; такова та .атмосфера», в которой протекали каникулярные курсы в первом государственном университете, где этот гейдельбергский профессор преподносил слушателям содержание своего писания! Но подобный прием борьбы, применяемый Вейсом, все произведение которого пропитано желанием унизить, опозорить и обесчестить противника, у нетеологов обычно именуется .вероломным». Всякий, кто борется подобным образом, негодует на «тон» противников, на «грубые формы, в которые вылился недавно радикальный фанатизм», и в трогательных выражениях жалуется на то, что в настоящее время судьба свободной теологии — угодить только немногим! Путь истины тесен; поэтому большинство о нем только догадывается и имеет превратное представление» . Как будто в данном случае это большинство не на стороне либеральных теологов, которые благодаря своей интенсивной обработке общественного мнения в течение последних десятилетий привлекли на свою сторону многих из так-наз. образованных! Как будто они не имеют в своем распоряжении, прежде всего, либеральной прессы, которая даже там, где она свободомысляща, принимая во внимание своего массового читателя, охотнее придерживается «золотой середины» теологического либерализма, чем непопулярных и неудобных взглядов «радикальных фанатиков!». И как будто она сама, эта теология, была слишком «благородна», чтобы пользоваться этим приемом борьбы против отрицающих историчность Иисуса, не переставая, однако, поступать так, что в отношении сомнительности, бесцеремонности и наглости не отстает от наихудших даяний благочестивых листков виттенбергского и римского правоверия! Посмотрите, впрочем, как, пользуясь теми же самыми средствами опозоривания и навлечения подозрения на противника, «работает» даже Вейнель.

11

Что Тацит отнюдь не «превосходный» историограф, в смысле объективного докладчика, но, при своей резко выраженной, склонной к мрачному жизнепониманию личности, является в высшей степени субъективным, добивающимся сильных, ярких эффектов и мрачного настроения рассказчиком, чье изображение, особенно, римских императоров, можно принимать только с большой осторожностью, — в этом согласны все историки, да не безызвестно и теологам. Однако, когда он сообщает что-либо, что им на руку, тогда они поют хвалебные гимны «превосходству» этого римского историографа

12

Немецкие профессора спрашивают у «авторитетов», т. е. у других профессоров, какого они мнения об Ошаре, а так как большинство этих «авторитетов» знакомы с ним так же мало, как и сами профессора, то с этим французским ученым для них «покончено». В этом отношении ценные примеры ученого немецкого высокомерия дошли до меня из различных научных центров.

13

Таким образом, просто неверно, когда все еще продолжают с торжеством утверждать, что ни один филолог не оспаривал подлинности Тацитова отрывка. Впрочем, мне жаль немецких филологов, так как, напр., американский математик Смит в своей книге «Весе Deus» привел целый ряд чисто-филологических соображений против подлинности этого отрывка. Или немецким филологам до сих пор еще неизвестно, что 44 глава столь же мало вяжется с Тацитовым рассказом, как место из Иосифа об Иисусе с текстом «Иудейских древностей» и совершенно нелепым образом вклинивается в связное изложение?

14

Так как связь приведенного места с Нероновым гонением представляет собою единственную зацепку для датировки этого послания, то, если вычеркнуть это место, дата послания Климента повисает в воздухе, и послание может одинаково принадлежать как первому, так и четвертому веку, — «великому веку литературных подделок» («Antiqua Mater», 304). Ведь, даже связь 1, 1, где речь идет об опасностях и несчастьях, которые вдруг обрушились на римскую общину, — эта связь с гонением при Домициане, в 93 году, отнюдь не несомненна. Еще совершенно не доказано даже то, что так наз. гонение при Домициане вообще было гонением на христиан. Текст Кассия Диона (67, 14), на который при этом опираются, в крайнем случае, позволяет судить только о гонении на тех, кто, подобно Флавию Клименту. — двоюродному брату императора, склонялся к «атеизму» или к иудейской религии. «Если прислушиваться только к римским источникам, то не было никакого гонения на христиан при Домициане, а если прислушиваться к христианским, то это гонение вышло далеко за пределы Рима, так как, по свид. Гегезиппа, были вызваны в Рим и допрошены в качестве родственников дяди Иуды, а, по свид. Евсевия и, может быть, также Иринея, тогда-то был сослан на остров Патмос апостол Иоанн. В этом случае, нельзя сказать, что только Рим был изумлен наказанием, и аналогия с картиной нашего послания отпадает» (Штек, назн. соч., 297). Посему создается впечатление, что также и здесь только фантазия апологетов и отцов не к и которые были заинтересованы в возможно более ранней истории гонений на христианство, сама состряпала гонение на христиан.

15

По этому поводу можно заметить, что все соответствующие сообщения Евсевия следует принимать только с крайним недоверием. Сей муж, которого Яков Буркгардт назвал «первым с начала до конца недобросовестным историографом древности», работает столь сознательно в интересах прославления церкви, создания и укрепления традиции, что все еще придают слишком большое значение его заметкам исторического характера. «После бесчисленных искажений, утаиваний