Наших скромных сил оказалось недостаточно для полного преодоления – на Дону – красновских тенденций романтического монархизма и донской всевеликости, на Тереке – робости и связанности страхом перед инородческим элементом нашего младшего брата, а главное, – для преодоления излюбленного метода автократизма всех времен и народов, в нашем случае, – автократизма добровольчества: divide et impera.

В Кубанской Законодательной раде, куда был перенесен, – после избрания войсковым атаманом А. П. Филимонова, – центр внутренней кубанской борьбы, мы, линейны, большинства не получили.

Образовавшееся же в раде большинство, – из черноморцев, части горцев и дикого, в большинстве, беспринципного элемента, – не стало разбираться в средствах для достижения своего господства в краевой политике.

К началу осени Краевое правительство превратилось в послушное орудие в руках вожаков указанного большинства Законодательной рады.

Во второй половине сентября – начале октября в официальных сводках Добровольческой армии стал фигурировать особый Петлюровский фронт, с интенсивно развивающимися боями на нем: под Ганском, Одессой, Казатиным и пр. Вместе с тем сообщалось о разгроме повстанцев у Дербента, Петровска и пр. И в том и в другом направлении действовали кубанские воинские части. Другими словами, для кубанского правящего большинства создавалось неестественное положение: душить собственными руками дело, которому оно не могло не сочувствовать и которому оно готово было даже помогать. База вражды и недоброжелательства в отношении добровольчества расширялась, таким образом, далеко несоразмерно с его скромными силами и очень ограниченным кругом друзей.

В смысле накапливания горючего материала на Кубани уже к концу сентября 1919 года создалось угрожающее состояние.

Стали говорить о близком созыве Краевой рады.

Но плохо было то, что по весьма распространенному убеждению настроение большинства в раде далеко не соответствовало настроению большинства в Крае.

Краевая рада, выделившая затем из своей среды Законодательную, с вышеуказанным большинством, избиралась в свое время наспех, когда еще не вся Краевая территория была очищена от большевиков. Население, захваченное борьбой, не могло быть особенно осмотрительным при выборах; в раду попали люди, не всегда отвечающие предъявляемым к депутатам населения требованиям. Необходим был бы роспуск рады и назначение новых выборов. Со стороны населения они были бы гораздо более сознательными.

Но большинство рады совсем не было расположено рисковать своим положением, и Краевая рада данного состава обнаруживала тенденцию обратиться в особого рода «долгий парламент», хотя по смыслу закона (ст. 12 Кубанской конституции) Краевая рада не постоянно действующее учреждение, а Законодательное собрание, созываемое в экстренных случаях.

С точки зрения юридической акт атамана о роспуске Краевой рады без ее о том постановления, в силу особенностей закона, мог бы подвергнуться серьезному оспариванию. В отзывах запрошенных по этому поводу кубанских юристов дополнительно к этому указывалось, впрочем, что Краевая рада 1918 года не была преемственно связана с Краевой радой 1917 года и вышла из государственного переворота.

В среде самой Краевой рады немало было сомнений относительно правильности избрания многих ее членов.

Таким образом, чисто конституционные соображения не позволили атаману сделать этот решительный шаг. И население Края было лишено возможности высказаться по существу выдвигаемых жизнью основных вопросов краевой политики.

Войсковой атаман с неоправданной поспешностью издал приказ о созыве Краевой рады прежнего состава на 24 октября, а 15 октября возобновилась сессия Законодательной рады.

Среди ее большинства замечалось стремление произвести мобилизацию всех своих сил: приехал из Парижа Калабухов, в газетах сообщалось, что ожидается приезд Быча.

22 октября в Законодательной раде выступил с докладом о работах южнорусской конференции И. Л. Макаренко. Он весьма пространно сетовал на то, что во время работ конференции кубанцы были лишены помощи своих военных специалистов. И уж совсем перегибая палку в одну сторону, докладчик закончил:

– Неужели Кубань так несчастна, что не могла породить двух, трех порядочных генералов.

Фраза вызвала бурю негодования у членов рады и у части публики.

Особенно острый отзвук она нашла в среде тех, против кого была направлена, т. е. в среде кубанских генералов.

Походный атаман и член правительства по военным делам генерал Звягинцев счел необходимым даже обратиться письменно в редакции газет с особым протестом и требованием, чтобы позорное пятно было снято радой Рябовола.

При подобном настроении начались заседания Краевой рады…

Заседание 25 октября было посвящено памяти трагически погибшего председателя рады Рябовола.

26 октября приступили к выборам президиума и из двух кандидатов, – Сушкова и Макаренко, – большинство отдало свои голоса последнему, так неудачно перед этим вызвавшему раздражение кубанского офицерства.

Тут же стал известен приказ генерала Деникина о предании суду Быча, Калабухова, Савицкого, Намитокова и др. Приказ исходил от главнокомандующего и был обращен, между прочим, к кубанскому, донскому и терскому атаманам.

В приказе сообщалось, что «в июле месяце между правительством Кубани и Меджилисом горских народов заключен договор, в основу которого положена измена России и передача Кубанских казачьих войск северного Кавказа в распоряжение Меджилиса, чем обрекается на гибель Терское войско».

Далее указывались имена подписавших договор, – со стороны кубанцев – Быч, Калабухов, Савицкий и Намитоков, со стороны горцев – Топа Чермоев и др.

Последняя, наиболее одиозная часть приказа заключалась в следующем:

«Приказываю при появлении этих лиц на территории вооруженных сил Юга России немедленно предать их военно-полевому суду за измену». (Таганрог. 25 октября 1919 года. – № 016729. Деникин.)

Приказ этот, судя по некоторым его редакционным особенностям, носил на себе все признаки большого раздражения и поспешно принятого решения со стороны его составителей. Не мог главнокомандующий и чины его штаба не знать, что в природе существует лишь одно Кубанское войско, а поскольку речь могла идти о нескольких боевых единицах, то это не войско, а воинские части. Никаким договором не было также обусловлено, чтобы главнокомандующий имел право приказывать войсковым атаманам. Затем иммунитет народного представителя даже при слабом развитии правосознания на территории вооруженных сил Юга России все же являлся до сих пор бесспорным. Наконец, слишком било в глаза намеренно предвзятое использование принципа – divide et impera – в том месте приказа, где бралось под защиту «обреченное на гибель Терское войско». Быть может, в силу этих особенностей приказ не был воспринят во всех кубанских сферах с той серьезностью, которой он заслуживал.

Запальчивая выходка непризнанного диктатора…