Бобби изловчился и обеими руками схватил обезьяну за шею. Тварь выпустила ключ и начала вырываться. Только отчаянный ненавистник обезьян мог бы решиться применить оружие в такой тесноте. Пока Доги продолжал вести машину зигзагами, Саша открыла окно со своей стороны, и Бобби протянул незваного гостя мне. Я просунул руки под руки Бобби и применил удушающий захват. Хотя все это произошло слишком быстро, чтобы успеть подумать, что мы делаем, рычащий и плюющийся резус заставил нас почувствовать свое присутствие. Обезьяна брыкалась и извивалась с удивительной силой, учитывая, что в ее легкие не поступало кислорода, а кровоснабжение мозга было на нуле. Пятнадцатикилограммовый примат хватал нас за волосы, пытался выцарапать глаза, хлестал хвостом и яростно извивался, стремясь освободиться. Саша повернула голову вбок; я перегнулся через нее, просунул обезьяну в окно, отпустил, и Саша быстро подняла стекло, едва не прищемив мне пальцы.

Бобби сказал:

– Давай больше так не делать.

– О'кей.

Еще одно визжащее вместилище блох свесилось с крыши, пытаясь влезть в разбитое окно, но Рузвельт треснул его кулаком, похожим на кувалду, и тварь улетела в ночь, как будто ею выстрелили из катапульты.

Доги все еще вел «Хаммер» зигзагами, и обезьяна, висевшая вниз головой на багажнике, болталась взад-вперед, как маятник. Орсон не удержался на ногах, но тут же вскочил, зарычал и продемонстрировал резусу зубы, показывая, что будет, если тот посмеет забраться внутрь.

Посмотрев на раскачивавшуюся обезьяну, я увидел, что отряд продолжает погоню. Слаломные трюки Доги стряхнули нескольких нападавших, но замедлили наше продвижение, и бестии с горящими глазами настигали машину. Тогда Сассман перестал вилять, нажал на газ и быстро свернул за угол. Мы чуть не попадали с мест, когда он резко утопил педаль тормоза, чтобы не врезаться в стаю койотов.

Койоты, которых было пятьдесят-шестьдесят, раздались в стороны и пропустили машину.

Я боялся, что они попытаются влезть в разбитое окно. Справиться с этими зубастыми созданиями было бы труднее, чем с обезьянами. Но они, не проявляя интереса к жестянке с человеческим мясом, снова сомкнули ряды за задним бампером.

Преследовавший нас отряд свернул за угол и встретил стаю. Изумленные обезьяны взвились в воздух, словно подброшенные трамплином. Они были умны и немедленно отступили. Койоты погнались за ними.

Дети повернулись и радостно заулюлюкали им вслед.

– Это не мир, а помесь цирка с зоопарком, – сказала Саша.

Доги увозил нас из Уиверна.

Пока мы были под землей, облака рассеялись, и высоко в небе повисла луна, круглая, как часы.

Поскольку полночь еще не наступила, мы развезли ребятишек по домам, и это было просто чудесно. Слезы не всегда бывают горькими. Когда мы совершали объезд, слезы на лицах родителей были сладкими, как благодать. Лилли Уинг, держа на руках Джимми, смотрела на меня, и я видел в ее взгляде то, что когда-то мечтал увидеть. И все же то, что я видел теперь, в настоящем, было не таким, каким могло бы стать в прошлом.

Наконец «Хаммер» подъехал к моему дому. Мы с Сашей и Бобби предложили отпраздновать удачное окончание экспедиции, но Рузвельт предпочел сесть в «Мерседес», отправиться на свой красивый «блюуотер», стоявший в бухте, и надеть на распухший глаз пиратскую повязку с сырым бифштексом.

– Детки, я старею. Вы веселитесь, а я пошел спать. Так как у Доги сегодня на радиостанции был выходной, он назначил ночное свидание, словно абсолютно не сомневался в том, что вернется из страны Нигде и отправится танцевать.

– Слава богу, у меня хватит времени принять душ, – сказал он. – Я воняю, как обезьяна.

Пока Бобби и Саша грузили наши доски в ее «Эксплорер», я вымыл окровавленные руки. Затем мы с Мангоджерри и Орсоном перешли в столовую, ныне музыкальную студию Саши, послушать кассету, которую я слышал уже дважды. Завещание Лиланда Делакруа.

Но кассеты, оставленной в магнитофоне после того, как я дал ее послушать Саше, Рузвельту и Мангоджерри, на месте не оказалось. Видимо, она исчезла одновременно со зданием, давшим пристанище «Загадочному поезду». Если Делакруа никогда не кончал с собой, никогда не принимал участия в проекте, никогда не бывал на той стороне, то и завещания не оставлял.

Я подошел к полке, на которой Саша хранит записи всех своих песен. Копия завещания Делакруа, названная «Текила с бобами», была там, куда я ее поставил.

– Она будет чистой, – сказал я.

Орсон ответил мне насмешливым взглядом. Бедняга настрадался; его следовало помыть, обработать раны антисептиком и перевязать. Саша уже сделала первый шаг, погрузив в машину аптечку.

Когда я вернулся с кассетой, Мангоджерри сидела у магнитофона.

Я вставил кассету и нажал на кнопку «воспроизведение».

Шипение ленты. Тихий щелчок. Ритмичное дыхание. Затем учащенное дыхание, стоны и отчаянные всхлипывания. И наконец голос Делакруа:

– Это предупреждение. Завещание.

Я нажал на кнопку «стоп». Как оригинал мог исчезнуть, а копия остаться нетронутой? Как мог Делакруа сделать завещание, если он никогда не участвовал в «Загадочном поезде»?

– Парадокс, – сказал я.

Орсон согласно фыркнул.

Мангоджерри посмотрела на меня и зевнула, словно хотела сказать, что я недоумок.

Я снова включил магнитофон, на большой скорости перемотал пленку и нашел место, где Делакруа перечислял имена и титулы участников проекта, которых он знал. Первым, как я и помнил, шел доктор Рандольф Джозефсон. Он был гражданским ученым и главой проекта.

Доктор Рандольф Джозефсон.

Джон Джозеф Рандольф.

Конечно, выйдя из колонии для малолетних преступников, Джонни Рандольф стал Рандольфом Джозефсоном. В этом новом качестве он получил образование, в том числе сатанинское, стремясь исполнить веление судьбы, которое он якобы почувствовал, когда каменная ворона слетела со скалы.

Если хотите, можете считать, что сам дьявол нанес визит двенадцатилетнему Джону Джозефу Рандольфу, принял обличье говорящей вороны и подучил убить родителей, а затем придумать машину времени – она же «Загадочный поезд», – чтобы открыть дверь между здешним миром и адом, выпустить наружу легионы черных ангелов и демонов, осужденных жить в преисподней.

Или считайте, что мальчишка-маньяк где-то вычитал нечто подобное – допустим, страшно сказать, в каком-нибудь дешевом комиксе, – позаимствовал сюжет для собственной жизни, а потом вбил себе в башку, что именно это толкнуло его на создание адской машины. Может показаться невероятным, что психопат с манией рубить и резать стал ученым такого уровня, чтобы на его исследования отпускали миллиарды долларов из «черного бюджета». Но мы знаем, что он был необычным психопатом, тщательно сдерживал себя, совершал по одному убийству в год и вкладывал остаток своей чудовищной энергии в построение карьеры. К тому же большинство людей, решающих, на что потратить миллиарды «черного бюджета», далеко не так уравновешенны, как мы с вами. Вернее, не так уравновешенны, как вы, потому что каждый, кто будет читать тома моего мунлайт-бейского дневника, усомнится в моем рассудке. Распоряжающиеся общественной казной часто ищут безумные проекты, и я удивился бы, если бы Джон Джозеф Рандольф – он же доктор Рандольф Джозефсон – оказался единственным психом, который купался в деньгах налогоплательщиков.