Тревожно забегали лучи ручных фонариков. Потом дали аварийный свет, командир приказал осмотреться в отсеках. У некоторых лица были разбиты в кровь, многие получили ушибы. По переговорным трубам в центральный полетели доклады: вышли из строя такие-то приборы… повыбивало плавкие вставки на подстанциях осветительной системы… Но все это было терпимо и устранимо. Главное — прочный корпус нигде не дал течи. Ни в один отсек не поступала забортная вода. («Наша лодочка прочно скроена, крепко сшита».) Боцман с трудом выровнял лодку. Вскоре, однако, начал расти дифферент на корму. Механик велел откачать часть воды из кормовых цистерн. Но что-то было неладно — лодка то клевала носом, поднимая корму, то, наоборот, задирала нос.

— Похоже, на антенную мину напоролись, — сказал командир. — Хорошо, что не на гальваноударную.

— Да уж, — кивнул военком. — Надо радоваться, что антенну задели, а не ударили по колпаку.

Радоваться, впрочем, было преждевременно. При первой же перекладке руля оказалось, что вертикальный руль бездействует. Ни в электрическую, ни вручную он не повиновался усилиям рулевого. Некоторое время лодка шла экономходом, без руля, управляясь электромоторами. Потом, выйдя из полосы минных заграждений, легли на грунт, чтобы дождаться темноты.

— Кто пойдет в кормовую надстройку — привод руля осмотреть? — спросил командир.

— Да кому ж идти, — сказал мичман Жук, — мне идти надо.

— И я пойду, — сказал главстаршина Караваев.

— Добро, — сказал командир. — Вы подводники опытные, условия знаете…

— Знаем, товарищ командир.

— Но я обязан предупредить: в случае появления противника буду вынужден срочно погрузиться.

Это означало, что не будет времени дождаться возвращения работающих наверху в рубку и они, следовательно, при срочном погружении погибнут. Двое погибнут, но уцелеет остальной экипаж.

Лодка лежала на грунте где-то севернее маяка Кери. Текли томительные часы, в отсеках работали, устраняли повреждения, с которыми можно управиться внутри прочного корпуса. И уже было ясно, что в точку рандеву лодка к условленному по радио сроку никак не поспеет.

А когда стемнело, лодка всплыла. Жук и Караваев, натянув легководолазные костюмы, без масок, спустились с мостика и пошли по верхней палубе в корму. Волна была баллов на пять, и пришлось им обвязаться длинными штертами, чтоб не смыло. В ночном небе сияла полная луна, на нее беспорядочной толпой лезли облака, но она будто прожигала их насквозь. Не нравилось Толоконникову это лунное сияние. Он курил папиросы подряд и смотрел, как двое лазали поочередно в кормовую надстройку, захлестываемую волнами. Представлял, как они там шарят на ощупь, в темноте, по приводу руля и как их окатывает через прорези надстройки холодной водой.

— Товарищ командир, — сказал Шляхов, — нас дрейфом сносит к Кери.

А Чулков не то спросил, не то сам себе ответил на вопрос:

— Можно и дальше идти, управляясь машинами.

— Полтораста миль идти без руля? — взглянул на него командир. — Без руля прорывать еще одну полосу заграждений?

— Ну что ж, — поднял брови Чулков. — Надо быть ко всему готовыми. За электриков, во всяком случае, я могу поручиться.

Толоконников хмыкнул и отвернулся. Желтый лунный свет погонами лежал на плечах его реглана. Не ко времени распылалась (с тревожным чувством подумал он о луне).

— Прямо по носу два силуэта! — крикнул сигнальщик.

Толоконников вскинул бинокль. Увидел две легкие тени, прыгающие на волнах, заорал:

— Жук, Караваев! Немедленно на мостик!

Человек на корме взмахнул рукой — дескать, слышу — и нагнулся к надстройке, но второй выбирался из надстройки долго, невозможно долго… Катера между тем быстро приближались, за ними обозначился и третий силуэт…

Проклятая ночь. Выбрался наконец из кормовой надстройки второй — кажется, это Жук, — но поздно, поздно… Они были предупреждены: при появлении противника — срочное погружение. Двое погибнут, но уцелеет лодка с остальным экипажем…

— Все вниз, — сказал Толоконников.

Еще миг — и будет произнесена команда, после которой — хлопки открывающихся кингстонов, клекот воды, врывающейся в цистерны… и двое обреченных на бурлящей поверхности…

Чулков схватил Толоконникова за руку выше локтя.

— В чем дело? — Командир метнул на него злой взгляд. — Я сказал: все вниз!

Они были вдвоем на мостике. Чулков медлил, не спускался вниз, только еще крепче сжал руку командира. А те двое уже шли к рубке…

На головном катере вдруг замигал прожектор.

— Видишь? — выдохнул Чулков. — Они что-то запрашивают!

Толоконников с силой вырвал руку, крикнул в люк:

— Сигнальщика на мостик! Быстро!

Пулей выскочил наверх сигнальщик Кошельков. Командир ему:

— К прожектору! Пиши им: идите к… матери.

Кошельков был парень сообразительный, ему повторять приказание не надо, он мигом вооружил прожектор и застучал заслонкой, посылая на катер короткие и длинные броски света.

А те двое подошли к рубке — они шли с трудом — и полезли по скоб-трапу на мостик.

На катере не поняли сигнала, снова там замигал прожектор, посылая новый запрос. Но уже было выиграно время — Караваев и Жук, неуклюжие в водолазных костюмах, юркнули в люк, следом за ними скатились Кошельков и Чулков, и Толоконников скомандовал, закрывая над собой крышку люка:

— Срочное погружение!

В центральном Жук и Караваев выпростались из прорезиненных комбинезонов. Они тяжело дышали. Мокрые волосы лезли Караваеву в глаза, он откидывал их нервным жестом. Гремели разрывы глубинных бомб. Командир маневрировал.

— Они, наверно, подумали, что лодка своя, финская, — сказал Чулков. Он сидел на разножке, прислонясь к радиорубке. Маленькая его голова была остро увенчана пилоткой. — Мы-то стояли к ним носом, а то бы они по силуэту узнали, кто мы есть. — На комиссара, похоже, говорун напал после пережитого там, наверху. — Вот они и запросили позывные. Пока запрашивали да пока мы отвечали… Ох, и медленно вы шли, братцы!

— Ноги, бенть, одеревенели, — сказал Жук, — вот и медленно. А поломку мы нашли, товарищ командир. Срезало палец шарнира Гука. Потому и болтается руль.

— Шарнир Гука? — Командир посмотрел на механика. — Что можно сделать, Иван Ильич?

Близким разрывом лодку бросило вниз. Рулевой, стоявший у станции горизонтальных рулей, не успел выровнять лодку, и она ударилась форштевнем о неровность грунта — о подводную скалу, должно быть. Легли на грунт, остановили моторы.

Уже который раз они ложились, затаясь и выжидая. Который уже раз их упорно преследовали, забрасывали бомбами, пытались разрушить силой взрывов оба корпуса — легкий и прочный, — чтоб хлынула в пробоины вода, чтоб превратить лодку в железный гроб для ее экипажа…