Но прежде всего прочего на следующий после возвращения в Пекин из ссылки день Цыси почтила память императорской Жемчужной наложницы, которую сама приказала утопить в колодце как раз перед своим бегством. Все увидели в этом жест раскаяния. К тому же это была попытка искупления вины перед приемным сыном, помогавшим ей во всем в последние годы, особенно во время пребывания в изгнании. Быть может, прежде всего этот жест предназначался властям западных держав, осуждавшим ее за данное убийство. Вдовствующая императрица всеми силами старалась заслужить их доброе расположение, которое все поменяло бы для ее страны и с точки зрения отношения к ней самой. Ежегодные выплаты «боксерской» контрибуции могли составлять очень разные суммы в зависимости от обменного курса валюты, а при добром отношении власти заморских держав могли бы согласиться на метод расчета, выгодный Китаю. Кроме того, для преобразования ее империи требовалось сотрудничество с дружелюбно настроенным международным сообществом.

Ради своего триумфального въезда в Пекин Цыси нарушила традицию и пригласила иностранцев взглянуть на императорскую процессию. Для размещения дипломатов использовали специальное строение, обеспечивавшее свободный вид на все происходящее. Остальные зрители вскарабкались на городские стены. Один из них сфотографировал вдовствующую императрицу, сошедшую с носилок паланкина, перед входом в зал. На этом снимке она поворачивается, чтобы помахать горожанам снизу косынкой, которую держит в руке, а вследствие ее движения разворачивается тяжелое расшитое облачение. Такого в истории Китая еще не случалось, чтобы императрица махала платком в ответ на приветствие толпы: Цыси подсмотрела такой жест в описаниях зарубежных монархов, составленных путешественниками, которых она отправляла в заморские поездки.

Спустя двадцать дней после возвращения в столицу, 27 января 1902 года, Цыси с императором Гуансюем устроили для дипломатического корпуса аудиенцию. Никакой шелковой ширмы не поставили, и вдовствующая императрица восседала на троне. Этот прием, по словам Сары Конгер, «прошел величественно, в атмосфере абсолютного уважения». Еще через несколько дней вдовствующая императрица устроила прием для семей дипломатов. Так как по протоколу она не могла общаться с мужчинами, усилия по установлению дружеских отношений Цыси сосредоточила на европейских женщинах. «При нашем дворе пережимают с учтивостью, – увековечил свое удивление в дневнике Роберт Харт, – вдовствующая императрица собирается принять не только посольских жен, но и к тому же их детей!»

В день проведения того приема небо выглядело на удивление ясным, освободившимся от частых ослепляющих песчаных бурь. Перед назначенной аудиенцией посольских дам Сара Конгер, считавшаяся последовательной христианкой, проповедовавшей всепрощение, собрала всех приглашенных на нее женщин и потребовала от них вести себя предельно учтиво. В глубине зала Запретного города за напоминающим алтарь столом, на котором лежал скипетр из коралла, восседала Цыси. Она по-свойски улыбнулась Саре Конгер, которая присутствовала на предыдущем приеме, устроенном три года назад, а потом ей пришлось пережить осаду посольского квартала. На протяжении всего лихого времени «боксерского мятежа» американцы продемонстрировали самое живое сочувствие Китаю и Цыси. Теперь миссис Конгер обратилась к Цыси в самой доброй манере, а вдовствующая императрица ответила ей в том же духе. Ее записанную речь прочитал вслух великий князь Цзин, подошедший к трону и на коленях получивший свиток из рук Цыси. Всех дам и детей по очереди представили Цыси, которая каждому гостю пожала руку. Их потом представили императору Гуансюю, и он подержал каждую даму за руку.

После завершения официального представления гостей, как только их пригласили в другой зал для неофициального угощения, Цыси послала за Сарой Конгер, которая потом записала в своем дневнике следующее: «Она взяла мои руки в свои ладони, и было видно, что ее переполняли добрые чувства. Когда она справилась с наплывом чувств и смогла говорить, то сказала: «Я сожалею и скорблю по поводу пережитых вами бед. Мы допустили роковую ошибку, и впредь китайцы будут дружить с иностранцами. Ничего подобного никогда больше не случится. Иностранцы в Китае должны жить в мире, и мы надеемся на дружбу с ними в будущем». Ее заявление прозвучало одновременно театрально и искренне. Во время последовавшего банкета состоялся обряд примирения народов. Миссис Конгер так описала это событие: «Цыси взяла свой бокал с вином, и мы последовали ее примеру. Она передала свой бокал мне в левую руку, изящно сжала две мои ладони вместе так, чтобы два бокала коснулись друг друга, и произнесла: «Объединяйтесь!» Потом она взяла мой бокал, оставив мне свой, и подняла этот бокал, чтобы все его увидели, и все гости благожелательно отреагировали на ее жест». Цыси «снова и снова уверяла меня в том, что такого рода беды, что мы переживали на протяжении последних двух лет, не должно повториться. Ее поведение отличалось продуманностью, серьезным отношением ко всем мелочам и даже заботой об удобстве и наслаждении ее гостей. Ее взгляд был ясным, острым и таким внимательным, что ни малейшая деталь не могла от него ускользнуть. На ее лице никто не мог заметить даже тени жестокости или суровости; ее голос звучал спокойно, мягко и завораживающе; ее прикосновения были добрыми и нежными». Совершенно определенно вдовствующая императрица произвела впечатление, на которое рассчитывала.

Цыси и ее заморские гости сели трапезничать, что выглядело как-то странно, поскольку по придворному этикету гости в присутствии вдовствующей императрицы должны были пировать стоя. Этот ее эксперимент, однако, оказался из разряда не совсем приятных. Рядом с ней сидела «первая дама» британского посольства леди Сюзанна Таунлей – жена первого секретаря, так как сэр Эрнст Затов был человеком холостым. Леди Таунлей приехала в Китай уже после «боксерского восстания» с решительным отвращением от мысли, что ее будут окружать китайские слуги. Она, по собственным словам, «представляла их грязными и вонючими людьми с отталкивающими на вид руками»[49]. И вот теперь она наклонилась к Цыси и попросила подарить ей тарелку, с которой ела вдовствующая императрица. Леди Таунлей прекрасно знала, что правилами придворного этикета никому не разрешалось пользоваться посудой суверена. Ее просьбу можно было воспринимать только как оскорбление. Позже Цыси сказала одной из придворных дам: «Эти иностранцы ведут себя так, будто считают нас, китайцев, невеждами, и поэтому позволяют себе задирать нос точно так же, как в своем европейском обществе». Да еще к тому же Цыси знала, что многие гости с Запада ненавидели ее за проделки ихэтуаней. Вдовствующая императрица проглотила оскорбление и выполнила просьбу леди Таунлей (которая потом хвалилась своим «единственным в своем роде сувениром»). Цыси по-прежнему дружелюбно относилась к этой леди, которая стала называть себя «первой любимицей» вдовствующей императрицы. Учтивого обхождения леди Таунлей не лишилась, даже когда ее поймали за попыткой поживиться еще кое-какими сокровищами дворца, в который ее пригласили как порядочного человека. Одна из приглашенных жен западных дипломатов, наблюдавшая, как та просила у Цыси тарелку, записала в своем дневнике: «В другом случае эта дама, упоминавшаяся выше, взяла украшение из шкафчика и направилась с ним прочь, но присутствовавшая при этом придворная служанка попросила ее положить взятый предмет на место и сказала, что она отвечает за сохранность всего, находящегося в комнате, и что ее накажут за пропажу». Цыси не позволила себе ни малейшего осуждения леди Таунлей, разумеется, потому, что та представляла Британию. К тому же, возможно, вдовствующая императрица разглядела в Таунлей нечто более симпатичное. По пути в Китай на пароходе Таунлей увидела молоденькую девушку с перевязанными ножками и прониклась большим сочувствием к этим «несчастным маленьким детям». Тот банкет был единственным, на котором Цыси почтила гостей своим присутствием, зато он обозначил начало ее частого общения с европейскими женщинами. В завершение трапезы она сказала женам дипломатов следующее: «Я надеюсь на то, что мы будем встречаться чаще и подружимся, когда лучше узнаем друг друга». Так как подношение сувениров (особенно подарков личного характера) считалось в Китае важным способом выражения доброго расположения, Цыси не поскупилась на презенты для своих гостей – жен дипломатов. В данном случае она взяла Сару Конгер за руки и, «сняв со своего пальца массивный резной перстень с изящной жемчужиной, надела его на мой палец; потом сняла со своих запястий редкой красоты браслеты и надела их на мои запястья. Каждой даме она преподнесла подарки огромной ценности. Не забыла она щедро одарить наших детей и переводчиков».