Хакворт опустил глаза и попытался прочесть плакатик на своей груди, но очки не позволили.

Когда он шел по палубе, картина менялась соответственно. Был и стандартный интерфейс, позволяющий «летать» по кораблю, то есть сам Хакворт, конечно, оставался на месте, но вид из очков менялся вне всякой связи с его реальными координатами. Когда он включал этот режим, поверх изображения загорались огромные красные буквы:

иногда сопровождаемые карикатуркой: старичок волшебник смотрит с вершины горы на деревушку, где копошатся отвратительные карлики. Из-за этой досадной помехи Хакворт редко включал облет. Однако за первый раз он приметил кое-что интересное.

Во-первых, японец, который падал в воду, встретил других пассажиров – всех, по удивительному совпадению, спасли из волн. Все они излучали свет и грезили наяву, все рвались поведать о своих глюках каждому встречному и поперечному. Они нестройным хором расписывали видения, которые, похоже, были как-то связаны – словно все эти люди только что очнулись от одного сна и одинаково плохо пытаются его рассказать. Несмотря на явные различия, они держались скопом, по той же загадочной причине, по которой уличных одержимых тянет вещать на одном углу. Вскоре после того, как Хакворт навел на них феноменоскопические очки, они заголосили об исполинском глазе, смотрящем на них со свода небес, и его утыканном звездами черном зрачке.

Хакворт переключился на другую группу: десятка два пожилых людей, одетых по-спортивному, в наброшенных на плечи теннисных куртках и плотно, но не туго зашнурованных кроссовках. Они высыпали из дирижабля, который только что опустился на старую вертолетную площадку у самой кормы. Дирижабль был со множеством иллюминаторов и сплошь обляпан медиатронной рекламой воздушных туров в Лондон. На выходе туристы замирали, так что в дверях получалась перманентная пробка. Их выводила в темноту экскурсовод, молоденькая актриса, наряженная чертовкой, с красными рожками и трезубцем.

– Это Уайтчеппел? – спросил один у тумана.

Он говорил с американским акцентом. Видимо, это были хартлендеры – члены преуспевающей филы, тесно союзничающей с Новой Атлантидой и вобравшей в себя многих серьезных, образованных, разумных представителей среднезападного среднего класса. Из обрывочных разговоров Хакворт постепенно уяснил, что их привезли из Холлидей-инн в Кингстоне якобы в Уайтчеппел на экскурсию по следам Джека Потрошителя. Рогатая экскурсоводша объясняла, что пьяный пилот нечаянно посадил их на палубу плавучего театра, где с минуты на минуту начнется представление, которое их приглашают посетить бесплатно, – любимейший мюзикл всех времен и народов, «Кошки», да, да, тот самый, что вы смотрели в первую лондонскую ночь.

Хакворт быстро «пролетел» под палубами (мерзкие буквы по-прежнему загораживали половину обзора). Здесь было когда-то с десяток кают, теперь четыре из них объединили в довольно вместительный театр, еще четыре служили сценой и гримерной. Там-то Хакворт и нашел свою дочь. Она сидела на троне из лучей и репетировала какие-то строки. Видимо, ее уже взяли на главную роль.

– Нечего так на меня смотреть, – сказала она и пропала в огненной вспышке.

Загудела корабельная сирена. Звук довольно долго висел в воздухе, эхом возвращаясь от других судов. Хакворт переключился на нормальный обзор палубы, и как раз вовремя: на него несся огненный фантазм. Это был Клоун – он, похоже, обладал особой властью врываться в поле зрения Хакворта.

– Будем стоять всю ночь, определяя расстояние до других судов по времени возвращения эха? Или показать вам ваше место?

Хакворт решил, что лучше не ершиться.

– Да, пожалуйста, – сказал он.

– Тогда вот, – сказал Клоун, указывая белой лапой на простой деревянный стул прямо перед Хаквортом.

Хакворт не поверил, потому что за мгновение до того никакого стула там не было. Однако очки не позволяли проверить.

Он двинулся вперед, как человек, который в чужой темной квартире ищет ночью сортир, – коленки полусогнуты, руки выставлены, чтобы не впаяться куда-нибудь подбородком. Клоун отступил на шаг и сокрушенно качал головой.

– И это ты называешь входить в роль? Думаешь, можно всю ночь выезжать на научном рационализме? Что же будет, когда ты поверишь своим глазам?

Хакворт отыскал стул ровно там, где показывали очки, только это оказался не стул, а кресло, обитое пеноматериалом и с подлокотниками. Оно походило на театральное, но, пошарив рядом руками, Хакворт не нащупал соседних. Он откинул сиденье и плюхнулся.

– Держи, понадобится, – сказал Клоун и что-то сунул Хакворту в руку – фонарик, еле успел разглядеть тот, но тут под ним задрожало и залязгало. Ноги, которыми он до того упирался в палубу, болтались в пустоте. Точнее, весь он болтался. Под креслом открылся люк, и Хакворт падал вниз.

– Удачного представления, – сказал Клоун из быстро уменьшающейся квадратной дыры. – А пока ты летишь к центру земли с ускорением девять целых восемь десятых метра на секунду в квадрате, ответь на такой вопрос: мы можем обмануть слух, мы можем обмануть зрение, можем даже подуть в лицо ветром, но как бы мы создали иллюзию невесомости?

Пеноматериал выпустил псевдоподии, которые прочно обвили Хакворту живот и лодыжки, как раз кстати: его медленно вращало назад, и вскоре он уже летел через аморфное облако света – собрание люстр, натыренных труппой в обреченных под снос домах. Клоун был прав. Хакворт безусловно падал – ощущение, которые не создашь никакими очками. Если верить глазам и ушам, он вверх тормашками летел к полу большого зрительного зала, того самого, что раньше разглядывал через очки. Однако здесь не было привычных рядов, то есть сами кресла имелись, но стояли как придется, а некоторые даже двигались.

Пол стремительно приближался. Хакворт не на шутку струхнул и заорал. Тут же сила тяжести вернулась, и кресло начало медленно замедляться. Его вновь крутануло, и Хакворту опять предстала неправильная россыпь ламп. Ускорение скакнуло до нескольких g. Снова к нормальному. Кресло вновь приняло обычное положение; феноменоскопические стекла горели белым слепящим светом. Дужки гнали в уши белый шум, и, только когда он начал стихать, Хакворт узнал в нем звуки оваций.

Он ничего не видел, пока не поколдовал с интерфейсом и не наладил более схематический вид театра. Оказалось, что зал наполовину забит зрителями и те независимо разъезжают каждый в своем моторизованном кресле, а слепящий свет – направленные на него лучи множества фонариков. Он был в центре внимания. Интересно, надо ли что-нибудь сказать? В очках зажглась строчка: «Леди и джентльмены, извините, что упал как снег на голову. Сегодня мы покажем вам великолепный спектакль…»