огонь прямо на ходу. Слава на поднятом духе поступили так же. Вместе они вполне неплохо отстреливались от танкеток. Гаврила не зная куда деться повалился на плечо Феди и тот похлопал его по спине. Вскоре его плечо стало мокрым от Гаврилы.

Лев смотрел назад. Он видел сотни блесков. Как у Миши, как у Петра, как у всех солдат до этого. Такое сияние бывает лишь утром, когда на свежей росе отражается солнце. Но эти огоньки пугали. Они составляли лицо смерти. Смеющиеся лицо, каким бывает лицо ребенка в магазине конфет. В это момент Лев кажется даже начал впервые примиряться с мыслью, что это вполне нормально, видеть эти блески в глазах. Что это пожалуй, не самое страшное. Страшнее…

Я ещё тут

Не мешай мне

А то что? Вырежешь меня? Тебе не по силам.

Я просто хочу дописать

"…"

Лев развернул голову. Парочка мотоциклистов салютовали им. Блеск. Их разорвало снарядом. Их успел увидеть лишь Лев.

"Плевать" — подумал он. — "Лишь бы не стали инвалидами. Быстрая смерть лучше, чем мучительная жизнь в ожидание смерти."

Если бы когда нибудь у него будет риск стать инвалидом, он убьёт себя. Он это знал. Как и убьёт любого, у кого высока вероятность на это. Хирца он спас лишь потому, что был не в себе, на взводе и ему снова чудилось.

Не чудилось.

Или он хочет так думать.

Саша прибавил газу. Солдаты сзади резко отдалились. Они проехали мимо кричащих возгласы солдат в классическом кошачьем бронеавтомобиле. Замок был близко, его башни уже краешком крыши затмевали оба солнца. Очередной самолёт снова пролетел под радостные возгласы. Его сбили в ту же секунду. Закричали уже псы.

Кусок крыла отлетел в сторону, врезался в водительское сиденье грузовика и возможно убил водителя. Лев блеска не увидел. Затем самолёт занесло в бок, крылом он оставил ровную полосу на песке. Кабина вспыхнула, пилот рисковал стать жарким в честь праздника, но нажал на катапульту. Самолёт прополз несколько метров на брюхе и в итоге влетел в один из домов остановился. Спасшегося пилота в воздухе расстреляли. Гаврила отвлекся и посмотрел на мертвую механическую птицу. Сердце его почему-то сжалось.

Льва немного трясло, почему-то в этот момент. Он сидел нарочно на самом краю, его не пугала возможность выпасть на песок и быть затоптанным. Он почувствовал то, что хотел. Скользкое ощущения отстранения и попытался природнить себя к нему, привязать. Но оно было слишком холодным, морозило душу и лезло ему в мозг. Оно говорило, говорило, что бы он был с остальными. Но он не хочет. Зачем обременять себя кем то или чем то? Все эти связи лишь все усложняют в их безумном мире, в котором почти каждый рискует умереть проснувшись в своей кровати и обнаружив, что вся твоя жизнь эта боль. Долго и счастливо? Так говорилось в этих книгах? Хотя у кого он спрашивает, больше половины котов читать не умеют. А как вам жить не долго, а очень долго? Мучительно долго и несчастливо? Жить в муках каждый день волоча жалкое существование в этом гнилом мире, где не бывает добра без корысти и простые жизни не ценятся? В мире где даже самый высший свет, не более чем сборище свиней, уродливее которых не может быть не одно сказочное существо из детской книженки! В этом мире не может быть связей, которые должны дарить радость. К ним привыкаешь, как к алкоголю, а про эту зависимость Лев знал много, и без него уже жизнь кажется не такой радостной. Счастье быть с уам ограничивает тебя, оно сковывает, а в конце несёт лишь похмелье в виде боли!

Что то горело. Чернющий дым и запах кошатины становящийся уже привычным.

В его памяти воспылал отвратительный образ сигареты и тот густой дым… Святой Саид, он ненавидит сигареты и дым. Он мог раньше упиваться любой химией и алкоголем, но не разу за всю свою жизнь он не возьмёт в рот сигарету и не закурит! Он отгрызет себе пальцы, с ногтями, отрежет кисть, да даже возможно пустит пулю в голову или зашьет рот! Только не сигареты. Не сигареты. Он ненавидит сигареты! Сигареты, инвалидов и попрошаек. И скрипку! Ох эти звуки, резкие и неумелые, звучащие так, словно какое-то больное животное рожает. Потом они стали скользящими и гладкими, даже приятными. Но сам инструмент, эту гитару с палкой, как подумал Лев впервые увидев ее, он ненавидит, он не хочет её, Святой Саид зачем он об этом думает!

Озноб тряс его, сбоку все мигало, веки расширились. Тагир смотрел на него с каким то странным удовольствием, хотя из всех них, он возможно больше всех мог понять его состояние. Он решил, что Льву стало плохо от дыма горящих машин. Ему самому было тошно нюхать это.

Слава курил пока стоял, но Лев видел лишь дым и огни. Мерзость! Убери! Не надо! Сейчас вопило все его нутро.

Успокойся

УЙДИ! УЙДИ! УХОДИТЕ ПРОЧЬ! Я сам справлюсь!

Хватит.

Что то его коснулась. Причем даже что то внутри. Чья то лапа. Нужное прикосновение. Стало чуть теплее. Даже жарко, он развернулся. Юля сжала лапу. Напротив была мерзкая морда Тагира. С минуту Лев терпел для себя странное, но чарующие прикосновение, пока не выдернул свои руку прочь, как можно ближе к себе. Он посмотрел ей в глаза и сделал для себя величайшую ошибку. Затем отвёл их к небу и засмотрелся на цеппелин, чья грация его немного успокоила.

Когда Саша то ли случайно, то ли нарочно сбил пса, он подпрыгнул на месте, чуть не выпал и оторвав глаза от неба, пришёл в себя.

Почему-то огни кончились.

Редкие ряды котов остались чуть позади. Сообщение о заминированных домах пришло ко всем кроме них. Саша тревожно поглядывая в зеркало заднего вида наконец-то решил свернуть в переулок в начале нейтральной линии, где должна была быть взрывчатка. Танкетка едва вписалась в поворот и они оказались зажаты между двух стен.

Напротив главных ворот стояли оставшиеся собачьи силы плотным полумесяцем. Они сильно удивились, завидев свою одинокую танкетку, но не стали вглядываться в того, кто там сидел и пропустили ее в проулок.

Гаврила не понимающе посмотрел на них. Лев смотрел на ноги, а Тагир уже успевший сесть, на Льва.

— Я надеюсь нету вопросов, почему мы остановились? — уточнил Саша.

В ответ тишина.

— Что будем делать? — наконец то спросила Юля. — Долго мы тут просидеть не сможем же…

— Предлагаю голосовать… За то чтобы ехать или