Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Колонистам случалось слышать, что на восточном берегу белые иногда усаживали туземцев на корабль, увозили их, а потом, в качестве невольников, продавали их в чужих странах. Он понял, что его и зулусов взяли в плен именно для этого, и эта мысль показалась еще менее утешительной, чем быть съеденным людоедами.
Путешествие по малонаселенным местам длилось четыре дня, изредка охотились за какой-нибудь дичью. Ганса и кафров кормили очень хорошо. Это убеждало еще больше в том, что их хотят продать. Ведь цена на полного, здорового невольника гораздо выше, чем на тощего, слабого на вид. К концу четвертого дня он увидел море. На берегу стояло несколько двухэтажных построек, выгодно отличавшихся от кафрских в архитектурном отношении.
Из этих домов им навстречу вышло несколько мужчин, женщин и детей; они встретили с радостью экспедицию, отправившуюся, очевидно, на ловлю невольников. Они с большим любопытством смотрели на Ганса, но не обратили ни малейшего внимания на его страстный протест и требование, чтобы его немедленно освободили. Вместе с кафрами его отвели в хижину, где стояли скамейки. На окнах были устроены решетки. К решеткам были приделаны цепи для рук и для ног. Очевидно, люди, которые привели их в эту хижину, не в первый раз занимались этим грязным делом. Они быстро заковали в цепи пленников, затем принесли им вареного риса, молока и заперли их на ночь совершенно одних. Впрочем, с наружной стороны был поставлен часовой, в обязанности которого входило поднять тревогу в случае, если пленники попытаются бежать.
На следующее утро Ганса отвели в одно из отдаленных зданий, где его ожидало несколько белых, которых он еще не видал до сих пор. Когда Ганс вошел, один из них остриг ему волосы на голове и бороду так, что у него стало волос не больше, чем у любого кафра. Ганс напрасно протестовал против такого отношения к себе. На его слова никто не обращал никакого внимания, его руки были закованы в кандалы, и он всецело находился во власти своих врагов. Затем принесли сосуд с какою-то черною мазью, сняли с него одежду и старательно вымазали его ею. Мазь очень быстро обсохла на нем. Судя по телу и по тому, каким стало его лицо, он понял, что теперь он ничем не отличается от негра или от зулуса. Он пришел к заключению, что это делается для того, чтобы он не походил на белого. Хотя он понимал, что навсегда скрыть его национальность нельзя, так как он говорит по-голландски и вполне свободно может объясняться на английском языке.
Когда его снова привели в хижину, где были заперты остальные пленники, никто его не узнал, и все решили, что привели нового пленника.
В этой хижине Ганса вместе с тремя кафрами содержали десять дней. На утро одиннадцатого дня они поняли по разным приметам, что для них готовится какая-то перемена. Стражники вошли к ним раньше, чем обычно и знаками приказали следовать за ними. Кандалы были сняты, при этом им дали понять, что при малейшей попытке к бегству их убьют копьями.
Потом их повели к морскому берегу. Ганс понял, аачем это было сделано. Близ берега за мыском, прикрытым лесом, стоял низкий длинный, крайне подозрительный на вид корабль. Пленных ввели в деревянный сарай, стоявший на берегу. Здесь их старательно осмотрели шесть здоровых, грубых моряков зловещего вида. Ганс заговорил с ними сперва по-голландски, затем по-английски, но они даже не обратили на него никакого внимания, может, не понимали его, а может, не хотели понимать.
Произошел торг. Моряки вошли в лодку, взяли веревки, связали вместе Ганса и кафров и повели их в лодку. Продавцы шли сзади с дубинками и дротиками в руках, готовые в случае сопротивления применить насилие.
Пленников бросили на дно, и лодка отчалила к кораблю.
Ганс взошел на палубу. Беглый взгляд, брошенный на трюм, и отвратительный запах, поднимавшийся оттуда, убедили его, что все, что ему случалось слышать об ужасном положении пленников, сущая правда. Более ста чернокожих были прикованы, точно дикие звери, к скамейкам на палубе.
Ганс, дышавший всю жизнь чистым горным и степным воздухом, вдруг очутился в таком положении, которое было для него тяжелее всякого другого. «Лучше смерть», — подумал Ганс, и, нечеловеческим усилием освободив руки от связывавших его веревок, схватил лежавший подле него рычаг, и в один момент сбил с ног двух матросов. Другие, стоявшие тут же, в первую минуту отшатнулись. Но так как в их распоряжении были тесаки и пистолеты, то Гансу пришлось бы очень плохо, если бы капитан, на глазах которого произошла эта сцена, не удержал матросов, отдав им какое-то непонятное Гансу приказание. Капитан взял другой рычаг и подошел к Гансу, словно намереваясь вступить с ним в единоборство; так, по крайней мере, подумал Ганс в первую минуту. Ганс, сосредоточив все внимание на капитане, приблизился к нему, готовый нанести удар рычагом. Но едва он успел приблизиться, как перед ним мелькнула какая-то петля, и он почувствовал, что его плечи стянуты веревкой. Не успел он понять, что с ним хотят сделать, как его связали по рукам и ногам.
Он выражал протест то по-голландски, то по-английски, но его все-таки стащили в трюм и приковали к цепи вместе с несколькими африканцами, языка которых он не понимал. Сперва он думал, что никто из окружающих не понимает его, но несколько часов спустя к нему спустился матрос и спросил его:
— Вы говорите по-английски?
— Да, — отвечал Ганс, — я голландский фермер. По какому праву вы взяли меня в плен и держите в неволе?
— Капитан заплатил за вас деньги. Если вы дадите ему больше, он отпустит вас, в противном случае вы останетесь здесь.
— У меня нет с собой денег, — ответил Ганс. — Если бы он послал кого-нибудь вместе со мной в Наталь, я