Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тебе это так важно? – мягко спросил Карл.
– Он начал первым!
– Мы можем его просто убить, – предложил Карл. – Кто наследует престол в этом случае?
– Людвиг женат, и у него трое детей. Было трое.
– Я понимаю, – кивнул Карл. – А в смысле закона и обычая?
Вероятно, он высказался не очень ясно, но, как ни странно, Дебора его поняла.
– Кто бы ни сидел на троне, появление законного наследника, не подписавшего отречения, означает, что право на его стороне. Традиция тоже. Такое уже случалось.
– Значит, отречения ты не подписала? – спросил Карл.
– Нет. – Дебора была сейчас бледна, светлели стремительно и ее волосы. – Об этом Людвиг не подумал, я ведь не должна была остаться в живых.
– Расскажи, – предложил Карл. – Если хочешь. Если можешь.
– Хочу, – неожиданно тихо ответила она. – Смогу.
– Сможешь?
9
В какой-то момент рассказа Дебора преобразилась снова, но на этот раз превращение произошло практически мгновенно, настолько стремительно, что даже Карлу едва удалось увидеть весь цикл трансформации. Ужас и гнев, преследовавшие Дебору, оказались сильнее разума, разрушительнее страсти. Они обрушили ледяную стену ее воли, и пламя безумия, набиравшее силу во все время этого мучительного разговора, обрело наконец свободу. Карл увидел, как стремительно наливаются смертельной сталью широко распахнутые глаза Деборы, дрогнул воздух, и из солнечного света, заливавшего гостиную, соткался огромный черный зверь.
Адат разинул пасть и глухо зарычал. Зверь был возбужден, что для него ненормально, и совершенно явно не знал, как поступить. Воля его человека властно требовала от него крови и разрушения, но прямого и однозначного приказа напасть на Карла адат, по-видимому, не получил. Во всяком случае, Карл на это очень надеялся. Он встал и, стараясь, чтобы его движения были плавными и медленными, уважительно поклонился адату, приветствуя его, как старого друга, каким, в сущности, тот и был.
«Здравствуй, друг, – сказали глаза Карла. – Рад тебя видеть снова».
«Здравствуй, боец, – ответили умные глаза зверя».
Адат узнал его, не мог не узнать, и теперь чувствовал еще большую неуверенность. Его разум силился постичь возникшее противоречие и справиться с тем хаосом разнообразных, но необычайно сильных чувств, которые он вынужденно делил с ушедшей в ужас прошлого Деборой.
Я не буду с тобой драться, повелитель полуночи, мысленно сказал Карл и, отступив на шаг, приложил руку к сердцу.
Я не хочу тебе зла. Адат смотрел Карлу прямо в глаза.
Помоги ей, попросил Карл.
Она мой человек, удивился адат.
Ей нужна помощь, объяснил Карл.
Но она ни о чем меня не просила, возразил адат.
Иногда надо решать самому, что следует делать.
Я так не умею, прости.
Жаль.
Длинное мгновение истекло, и то, что отказался сделать адат, пришлось совершить Карлу. Впервые в жизни он не был уверен в том, что делает, но он запретил разуму вмешиваться и отдался на волю чувств. Его вели чутье и любовь, и кто знает, что было важнее в это мгновение – художественное чувство Карла или нежность, так неожиданно возникшая в его суровом сердце?
Карл шагнул к Деборе и обнял ее, преодолевая сопротивление налившегося нечеловеческой силой тела. Это было непросто. Он не хотел причинить ей вреда, он желал ей добра, но в его объятиях находилась сейчас охваченная боевым безумием Отягощенная злом. Впрочем, Карл был терпелив и настойчив, он обнимал Дебору и нашептывал ей тихие ласковые слова, которые вначале она, по-видимому, даже не слышала. Но, как не напрасно говорят люди, «капля камень точит» и «любовь сильнее смерти», мало-помалу сталь в его руках начала снова превращаться в человеческую плоть, и в конце концов – а мало или много прошло времени, он тогда не знал – Дебора вернулась из своего личного ада в мир людей и снова стала самой собой.
Долгое мгновение, когда, как в сказке «о жити и нежити», добрый дух любовью сражался за спасение страдающей души, истекло, истаяло, как льдина, несомая весенними водами, и Карл очнулся от странного забытья. Они были одни в комнате, он и Дебора. Адат исчез, и солнечный свет по-прежнему заливал сквозь окна маленькую дубовую гостиную. Они стояли, прижавшись друг к другу, обнявшись там и так, где и как застала их беда.
– Прости, Карл. – Голос Деборы был тих, почти не слышен.
– Молчи, – ответил он. – Все кончилось.
– Я…
– Ты ни в чем не виновата!
– Но…
– Больше этого никогда не случится.
– Как ты можешь знать?
– Я знаю, Дебора, – ответил Карл. – Знаю, чувствую. Верь мне, родная, все позади.
1
Напоив обессиленную приступом «безумия» Дебору красным вином с медом и корицей, Карл уложил ее в постель и, приказав слугам зашторить окна и разжечь камин, уселся в кресло, в изголовье кровати, и стал рассказывать притихшей женщине сказки. Он знал их множество, услышанных в разных концах мира, в долгих странствиях длиною в жизнь, но самому рассказывать эти незамысловатые истории Карлу еще никогда не приходилось. Тем не менее интуиция подсказывала, что молчать сейчас нельзя, но и говорить с Деборой о чем-либо, что могло потревожить ее взбаламученную ужасом прошлого душу, не стоит. А растревожить ее, казалось, могло все, что угодно. Любая тема способна была оказаться поводом и причиной для тяжелых мыслей и страшных воспоминаний. Выбор, таким образом, был не велик, но петь колыбельные Карл не умел, а героические баллады и любовные песни мало соответствовали моменту и сложившимся обстоятельствам. Оставались сказки, их Карл и рассказывал тихим, убаюкивающим голосом, стремясь отвлечь Дебору от мыслей о минувшем, успокоить, заговорить ее боль.
По-видимому, он был прав, и попытка удалась. Прошло, кажется, совсем немного времени, прежде чем закрылись измученные страданием глаза и ровное дыхание женщины подсказало Карлу, что она спит. Тогда, укрыв Дебору пуховым одеялом до подбородка и приказав служанке не оставлять госпожу одну, Карл тихо вышел из спальни и направился в южное крыло дворца, туда, где, по словам Людо, давно дожидались своего хозяина утраченные и вновь обретенные вещи.
2
В этой части дома никто не сметал пыль с тех самых пор, как много лет назад люди герцога Корсаги сложили здесь содержимое обоза, брошенного однажды Карлом в спешке выступления из Номоны и забытого им в тот же день, казалось, раз и навсегда. Однако и обоз нашелся, и Карл вернулся туда, куда возвращаться не предполагал. Судьба? Возможно, но он, кажется, уже решил, что не будет лишать себя такой преференции, как свобода выбора. Судьба открывает дороги, но только человек решает, идти ли ему по ним и как далеко идти. Время, когда он жил интуитивно – к счастью или к злу, – миновало. Вопросы были заданы, и вне зависимости от того, были или не были получены на них ответы, жить теперь предстояло, согласуясь с жесткой определенностью этих вопросов и неопределенностью мира, в котором они прозвучали. И в своих отношениях с Судьбой Карл тоже должен был прийти к какой-то определенности. Впрочем, ничего неожиданного в его выборе не было. Карл выбрал свободу воли, предположив, что она имеет место быть. Таково было его мнение, а правильно оно или ложно – о том человеку знать не дано, ведь граница между знанием и верой в такого рода вопросах весьма условна.