Времени на переживания не было. Да, ночь, выходной, гаражи, но действовать нужно было быстро и четко. Завести за спину руки и замотать скотчем. Связать ноги. Заклеить рот. Достать из сумочки телефон, выключить, убрать в карман. Туда же засунуть упавшие ножницы. Теперь багажник: я кое-как освободил место, выволок Белладонну из автомобиля, но, когда стал засовывать ее в багажный отсек, она опять открыла глаза, зашевелилась и замычала сквозь скотч. Вот ведь дьявольщина! Я снова вытащил шокер, уверенный, что с каждым разом толку от него становится все меньше и меньше, и жал на кнопку секунд пять или больше, пока ведьма в багажнике не затихла, свернувшись рядом с канистрами и тюком с палаткой.

Из-за поворота донесся приближающийся шум мотора. Я едва успел сесть за руль и тронуться с места, как мимо, разбрызгивая грязь в колеях, с ревом проехал большой черный джип с прожекторами на крыше. Оставалось надеяться, что водитель не успел в темноте различить марку и тем более номер моей машины, иначе меня ждет двухходовка от полицейских: установить последнее местоположение мобильного телефона жертвы, провести опрос свидетелей и — «Да, я видел серую «Волгу», мне еще странным показалось, что она стоит там в подобное время, и я записал номер, вот он».

По трассе до съезда в лес было чуть более тридцати километров. Я вел спокойно и аккуратно, дисциплинированно снизил скорость перед постом ДПС, и почти уже добрался до узкого бокового проселка, когда послышался стук. Сперва я подумал, что случилось неладное с автомобилем, но потом понял, что стучит связанная и закрытая в багажнике ведьма. Стук становился сильнее и чаще, а потом она забарабанила так, как будто хотела пробить борт машины насквозь. Я услышал звон рассыпавшихся шампуров, скрежет мангала, тяжелый удар упавшей на бок канистры. В этом адском стуке, грохоте и возне, раздававшихся у меня за спиной в то время, как я ехал в одиночестве по ночной трассе и собирался продолжить путь в темном лесу, было что-то невыразимо пугающее. Я сжал зубы, крепче вцепился в руль и почувствовал, как липкий пот пропитал едва не насквозь ленту надвинутой на лоб шляпы. В какой-то момент мне захотелось остановить машину на обочине, выйти, и, плюнув на осторожность, бить шокером Белладонну, пока она вновь не затихнет, но стук прекратился так же внезапно, как и начался.

Устала, подумал я. Поняла, что бессмысленно, и решила поберечь силы. Разумно.

Давешний снег припорошил серый лес неряшливым, тонким покровом. Шины оставляли глубокие черные следы на грязноватых белесых пятнах. Я доехал до прогалины и остановился так, чтобы освещать фарами место для палатки. Было совсем тихо, только капли срывались с ветвей и со стуком падали на прошлогодние гниющие листья.

Я осторожно открыл багажник и опасливо заглянул внутрь. Белладонна лежала неподвижно. Руки и ноги по-прежнему стягивали широкие клейкие ленты. Наверное, затаилась. Ну ладно. Пообщаемся позже, а пока впереди еще много работы. Я ухватился за брезентовый тюк и выволок его из багажника.

В одиночку поставить солдатскую лагерную палатку высотой больше двух метров и площадью метров в шестнадцать — это уже, без преувеличения, подвиг, даже если нужно просто натянуть тент, не делать никаких заглублений и не соблюдать строго всех правил. И вдвойне подвиг, если совершить его ночью, в лесной темноте, рассеиваемой только светом фар. Пальто пришлось снять, потом за ним последовал и пиджак, так что заканчивал я эту стройку в одной рубашке, насквозь пропитанной потом, в измаранных до колен, порванных брюках и в ботинках, похожих на два комка липкой грязи. Лишь через час я кое-как воздвиг кривоватый, но надежно закрепленный брезентовый тент, а ведь надо было еще вбить прутья, к которым я задумал привязывать руки и ноги пойманной ведьмы. В итоге, когда дело дошло до установки мангала, я в кровь стер себе руки, отбил молотком палец, вспотел, замерз, и устал так, что сомневался, удастся ли мне справиться даже со связанной Белладонной, которую пора было вынимать из багажника, где она провела уже два часа, тащить в палатку, привязывать и пытать.

Белладонна лежала все в той же позе. Я ухватил ее за ноги и начал тащить. Ни движения, ни звука. Я потянул. Тело было совершенно расслабленным и налилось мертвой тяжестью. Повернутое вниз лицо проехалось по неровному днищу багажника. Тут уж любой бы задергался, но Дарина не шелохнулась. Я выволок тело наружу, и оно безжизненным кулем свалилось у моих ног. Я почувствовал резкий, неприятный запах, и почти сразу заметил, что ведьма не дышит.

Я нагнулся и сорвал ленту скотча с ее лица. В воздух вырвалась застоявшаяся кислая вонь, и из приоткрытого рта ведьмы потекла, а потом густым комком вывалилась желтоватая густая жижа.

Белладонна умерла, захлебнувшись собственной рвотой.

Не знаю, почему это произошло. Возможно, я переусердствовал с шокером. А может, ее просто укачало, кто знает. Это не имело значения. Куда важнее было другое: она ничего уже больше не скажет. Все усилия были тщетны. Нить, ведущая к ковену, оборвалась и теперь, похоже, ее уже не удастся связать вновь. Я посмотрел на покосившуюся палатку, внутри которой торчала из мерзлой земли с таким трудом вбитая арматура, на стоящий рядом мангал, на свои руки, покрытые ссадинами и мозолями, и закричал. Мерзкая ведьма ускользнула от меня и оставила в дураках. Я в сердцах пнул лежащее тело, раз, другой, третий — оно только вздрагивало, как мешок, набитый старым тряпьем. Мне захотелось бросить все здесь, как есть, и уехать. Я уселся на край открытого багажника и долго сидел, переводя дыхание и собираясь с мыслями.

Затем встал и пошел разбирать палатку.

Ни в карманах, ни в сумочке Белладонны не нашлось ничего, что было бы похоже на ведьминский талисман, кроме, разве что, ножниц, но их она могла носить и для самозащиты. На всякий случай, я доехал до конца просеки и утопил в речке и сами ножницы, и сумочку со всем содержимым, кроме паспорта: его я оставил под примотанной к стволу чахлой осины табличкой «ВЕДЬМА». А еще я нашел деньги: в кошельке обнаружилась ровно половина из тех купюр, что я передал в качестве гонорара, и не было ничего зазорного в том, чтобы вернуть их обратно. Труп я все-таки сжег, как и полагается — уже под утро, в светлеющих сумерках. Оттащил на место, где в грунте остались четыре круглые дырки от металлических прутьев, надел на шею мешочек с травами, солью и воском, насыпал сверху угля из не пригодившегося мангала, облил бензином и бросил спичку. Туда же, как водится, отправил сделавший свое дело мобильник. Ее телефон я решил пока не выбрасывать: его содержимое было последней надеждой все-таки выйти на след подруг так нелепо скончавшейся Белладонны. К тому же, мне нужно было сделать звонок.

Я посмотрел, как горячее, злобное пламя пляшет на чернеющем трупе, как густой жирный дым поднимается между деревьев в рассветное небо и, когда мне ответил дежурный отдела полиции, сказал:

— Христос Воскресе!

Ответом было молчание. Я вздохнул и начал произносить обычный в таких случаях текст.

Колокольный трезвон бесил. Диана захлопнула приоткрытое окно, повернула ручку, но то тягучее, то разливистое завывание меди все равно проникало сквозь двойные пластиковые рамы. Она поселилась в этой квартире два года назад, намеренно выбрав новый дом на окраине, подальше от центра города с его раздражающим изобилием храмов, но вот, вездесущие попы добрались и сюда. Диана взглянула в окно: с двенадцатого этажа хорошо видны были люди, возвращающиеся из церкви со свечами, вставленными в банки и обрезанные бутылки: цепочки живых огоньков на темных дорожках в лабиринтах жилого квартала. Что же они все не угомонятся с этим своим звоном, если уже и народ разошелся? Интересно было бы попробовать подать в суд за нарушение ночной тишины: так-то уже третий час ночи. Впрочем, судиться — не ее метод. Да и вообще, есть дела поважнее.