Я уже слышу, что скажет Алан по поводу двух моих романов подряд о женщинах-писательницах; но я слышала, как он говорил, что редактор не должен давать рекомендации или советы, о чем писать или о чем не писать. Придется мне напомнить ему об этом.

Но вот что еще важнее для этого нового романа: что такого унизительного для писательницы делает плохой любовник после наблюдения за проституткой с ее клиентом? Что заставляет героиню испытывать чувство невыносимого стыда, приводящего ее к решению изменить жизнь?

Увидев проститутку в деле с клиентом, любовник мог бы настолько возбудиться, что стал заниматься любовью с писательницей таким образом, что у нее неизбежно возникают подозрения: он в это время думает о ком-то другом. Но это просто еще одна разновидность плохого секса. Нет, нужно что-то ужаснее, унизительнее.

В некотором роде эта фаза создания романа нравится мне больше, чем непосредственно писание. Вначале существует столько всяких возможностей. А с каждой выбранной тобой деталью, с каждым словом, которое ты находишь, твои возможности сокращаются.

Вопрос о том, искать мою мать или нет; надежда, что она сама когда-нибудь найдет меня. Какие еще важные события остались в моей жизни? Я имею в виду события, которые могут побудить мою мать найти меня. Смерть моего отца; моя свадьба, если у меня будет свадьба; рождение моего ребенка, если у меня родится ребенок. (Если я когда-нибудь наберусь мужества иметь детей, то у меня будет только один.) Может быть, мне следует объявить о моей предстоящей свадьбе с Эдди О'Харой. Это могло бы привлечь внимание моей матери. Интересно, пошел бы на это Эдди, ведь и он тоже в конечном счете хочет ее увидеть!

(На открытке Эдди О'Харе с изображением необыкновенного Кёльнского собора — величественный собор, самый большой готический собор в Германии.)

МЫСЛЕННО С ВАМИ… НА СЕГОДНЯ ЭТО БЫЛ САМЫЙ ВАЖНЫЙ ВЕЧЕР В МОЕЙ ЖИЗНИ. НАДЕЮСЬ СКОРО СНОВА ВАС УВИДЕТЬ. ИСКРЕННЕ ВАША РУТ КОУЛ.

(На открытке Алану с изображением великолепного замка на берегу Рейна.)

ПОБУДЬ РЕДАКТОРОМ. ВЫБЕРИ ИЗ ЭТИХ ДВУХ НАЗВАНИЙ: «ЕЕ ПОСЛЕДНИЙ ПЛОХОЙ ЛЮБОВНИК» ИЛИ «МОЙ ПОСЛЕДНИЙ ПЛОХОЙ ЛЮБОВНИК». В ЛЮБОМ ВАРИАНТЕ МНЕ НРАВИТСЯ ИДЕЯ. ЦЕЛУЮ, РУТ.

P. S. КУПИ МНЕ ЭТОТ ДОМИК, И Я ВЫЙДУ ЗА ТЕБЯ ЗАМУЖ. ВПРОЧЕМ, Я, НАВЕРНО, И ТАК ЗА ТЕБЯ ВЫЙДУ.

В поезде из Бонна во Франкфурт мне пришло в голову еще одно название для нового романа; может быть, оно более трогательное, чем «Мой последний любовник», но только потому, что позволит мне написать еще одну книгу от третьего лица. «Что она видела, чего она не знала». Наверно, это слишком длинное и литературное название. Еще вернее было бы через точку с запятой. «Что она видела; чего она не знала». Могу себе представить реакцию Алана на точку с запятой в названии, но его и так раздражают мои точки с запятой. «Теперь никто толком не понимает, что они означают, — говорит он. — Если у тебя нет привычки читать романы девятнадцатого века, то у тебя создается впечатление, что автор убил фруктовую мушку точно над запятой — точки с запятой ничего теперь не значат, они только отвлекают внимание». И тем не менее я думаю, что выйду за него!

От Бонна до Франкфурта два часа пути. Мое франкфуртское расписание самое длинное и самое занятое. Только два чтения, но интервью — одно за другим; а на самой ярмарке — круглый стол, который нагоняет на меня страх. Тема — воссоединение Германии.

«Я — не писатель, — непременно скажу я в какой-то момент. — Я только рассказчик».

Просматривая список других участников круглого стола (это все авторы, приехавшие на ярмарку продвигать на рынок свои книги), я обнаружила там одного отвратительного американца из семейства невыносимых интеллектуалов. Есть и еще один американский писатель — женщина, менее известная, но не менее отвратительная; она принадлежит к школе «Порнография нарушает мои гражданские права». Если она еще не написала рецензию на «Не для детей», то теперь напишет, и эта рецензия будет отнюдь не доброжелательной.

Еще будет молодой немецкий романист, чья книга была запрещена в Канаде. Его обвиняли в непристойности — и скорее всего заслуженно. Трудно забыть один из эпизодов, вызвавших возмущение. Герой романа этого молодого немца занимается сексом с курицами; его застают за этим в одном шикарном отеле. Это открытие делает персонал отеля, привлеченный жутким кудахтаньем, — к тому же горничная жалуется на перья.

Но немецкий романист интереснее других участников круглого стола.

«Я — писатель комический» — несомненно, в какой-то момент я произнесу эту фразу; я это всегда делаю. Половина аудитории (и более половины моих коллег по круглому столу) решит, что это означает: я — писатель несерьезный. Но комедийность — это что-то врожденное. Писатель не может принять решение стать комиком. Вы можете выбирать сюжет или отказаться от сюжета. Вы можете выбирать персонажей. Но комедийность — это не предмет выбора, просто вы либо родились с этим, либо нет.

Еще одна участница круглого стола — англичанка, которая написала книгу о так называемой вернувшейся памяти, в данном случае — ее памяти. Она проснулась как-то утром и «вспомнила», что ее насиловал отец, что ее насиловали братья… и дяди. А еще и ее дед! Каждое утро она просыпается и «вспоминает» кого-нибудь еще, кто насиловал ее. Когда-нибудь ее воспоминания должны исчерпаться!

Каким бы ожесточенным ни был спор, у молодого немецкого романиста будет отрешенное выражение лица, словно ему в голову только что пришло нечто безмятежно романтическое. Может быть, курица.

«Я всего лишь рассказчик, — буду снова (и снова) повторять я. — У меня не очень хорошо получаются обобщения».

Меня поймет только любитель куриц. Он посмотрит на меня добрым взглядом, может быть, немного плотоядным. Его глаза скажут мне: ты бы выглядела куда лучше с рыжевато-коричневыми перышками.

Во Франкфурте в моем маленьком номере в «Хесишер хоф» я пью не очень холодное пиво. В полночь наступает 3 октября — и Германия воссоединяется. Я смотрю по телевизору празднования в Бонне и Берлине. Исторический момент, я одна в номере отеля. Что можно сказать о воссоединении Германии? Оно уже произошло.

Всю ночь кашляла. Сегодня утром позвонила издателю, потом ведущему. Очень жаль, что приходится отменять мое участие в круглом столе, но я должна сохранить голос для чтений. Издатель прислал мне еще цветов. Журналист принес мне пачку таблеток от кашля «на настоящих альпийских травах». Теперь я могу прокашляться через мои интервью, издавая запах лимонного бальзама и дикого тимьяна. Я никогда так не радовалась кашлю.

В лифте я встретила трагикомическую англичанку; судя по ее виду, она проснулась и вспомнила о еще одном изнасиловании.

За ланчем в «Хесишер хоф» был (за другим столиком) немецкий романист, который занимается этим с курицами; у него брала интервью женщина, которая интервьюировала меня сегодня утром. За ланчем меня интервьюировал мужчина, который кашлял еще сильнее меня. А когда я в одиночестве прихлебывала кофе за своим столиком, молодой немецкий романист смотрел на меня всякий раз, когда я начинала кашлять, словно у меня перо в горле.