Утром я положила впитывающую рисовую бумагу себе за пояс и не ожидала, что она понадобится мне так скоро. Хотелось как можно скорее вытереть его слюну с моего лица. Под тяжестью его тела мне не удавалось забраться рукой за пояс на спине. Я сделала несколько вздохов, которые Министр, как я поняла, принял за возбуждение, в любом случае он стал более активным, и слюна из его нижней губы начала расплескиваться. Все, что я могла, — закрыть глаза и ждать. Я чувствовала себя так плохо, словно лежала на дне маленькой лодки, раскачивающейся на волнах, а мою голову бросало из стороны в сторону. Затем Министр неожиданно застонал и на какое-то время застыл. В этот момент я почувствовала на щеке его слюну.

Я опять попыталась достать рисовую бумагу из-за пояса, но теперь Министр лежал на мне, так тяжело дыша, словно только что пробежал кросс. Я уже готова была спихнуть его с себя, когда услышала за дверью скрип. Чувство отвращения было так велико, что оно вытесняло все остальные чувства. Я услышала еще какие-то звуки, напоминавшие чьи-то шаги по каменным ступеням. Министр не догадывался о том, что может произойти. Он поднял голову с таким видом, словно ожидал увидеть какую-нибудь птицу. Вдруг дверь открылась, и сноп света осветил нас. Я сощурилась, но смогла заметить две фигуры. Одной из них была Тыква, она пришла в театр, как я и просила ее сделать. Но человек рядом с ней был не Нобу. Не представляю, зачем она это сделала, но она привела Председателя.

С большим трудом могу вспомнить события после того, как открылась дверь, потому что я буквально онемела от ужаса. Знаю только, что либо Министр слез с меня, либо я спихнула его. Помню, как плакала и спрашивала его, видел ли он Председателя в дверном проеме. Я не могла понять выражения лица Председателя. Когда мы испытываем боль, нам кажется, что даже деревья, покачиваясь от ветра, сочувствуют нам. Поэтому, увидев Председателя, я подумала, что и он сочувствовал моей боли.

Было бы несправедливо сказать, что я испытала только беспокойство и чувство страха. Я также почувствовала возбуждение, ощущение, что моя жизнь становится похожей на реку, в которой прибывает вода. Никогда раньше я не предпринимала таких решительных шагов для изменения своего будущего. Я напоминала ребенка, идущего на цыпочках вдоль обрыва над морем и не представляющего, что может накатить гигантская волна и унести его в море.

Когда буря эмоций утихла и я пришла в сознание, надо мной склонилась Мамеха. Она отвела меня в мою комнату, где стояла Тыква и смотрела на меня как змея, обнаружившая мышь.

— Тыква, я ведь просила тебя привести Нобу, а не Председателя. Не понимаю…

— Тебе, Саюри, очень трудно понять, что в жизни не все идеально.

— Идеально? Случилось худшее из всего, что могло случиться… Ты не поняла, о чем я тебя просила?

— Ты действительно считаешь меня полной дурой? Какое-то время я стояла молча, не зная, что ответить.

— Я считала тебя своей подругой, — наконец сказала я.

— Я тоже когда-то считала тебя своей подругой. Но это было очень давно.

— Ты так говоришь, Тыква, будто я сделала для тебя что-то плохое, но…

— Ты никогда не делала ничего подобного тому, что сделала я? Конечно, нет, Совершенная Госпожа Нитта Саюри! То, что ты заняла мое место, став дочерью окейи, для тебя ничего не значит. Ты помнишь это, Саюри? После того как я рисковала ради тебя, вернув тебе Доктора, не помню как его звали. После того как я подставляла себя Хацумомо, чтобы помочь тебе! После этого ты забыла обо всем и отняла то, что должно было по праву принадлежать мне. Все эти месяцы я задавалась вопросом, почему ты втянула меня в разборки с этим Министром. Я очень сожалею, что на этот раз тебе не удалось попользоваться мной…

— Но, Тыква, — перебила я ее, — неужели ты не могла отказаться помочь мне? Почему ты позвала Председателя? Она встала и выпрямилась во весь рост.

— Я прекрасно знаю, как ты к нему относишься, — сказала она. — На вечеринках ты не отрывала от него глаз.

Она так злилась, что искусала себе губы и испачкала зубы помадой. Тыква сознательно хотела причинить мне боль худшим из всех возможных способов.

— Много лет назад ты что-то у меня взяла, Саюри. Где оно теперь? — Ее ноздри расширились, а лицо исказил гнев. Казалось, дух Хацумомо жил в ней все эти годы и, наконец, вырвался наружу.

До позднего вечера я постоянно перебирала веер происшедших событий. Когда все вокруг пили и смеялись, я только изображала смех. Я села как можно дальше от Председателя, чтобы наши глаза не могли случайно встретиться. И в течение вечера мне это удавалось. Но позже, проходя через зал, я все-таки столкнулась с ним. Мне было до такой степени стыдно, что я поклонилась ему и быстро пробежала мимо.

Я очень хорошо помню все, что делала тем мучительным для меня вечером. Когда все заснули, я выбежала из здания и пошла в темноту к прибрежным скалам, и море грохотало подо мной. Рев океана напоминал горький плач. Мне казалось, что деревья, ветер и даже скалы, на которых я стояла, — все в сговоре со старым врагом моей юности, Хацумомо. Порывистый ветер и раскачивающиеся деревья, все насмехаются надо мной. Могло ли случиться, что поток моей жизни с этих пор разделился? Я достала из рукава носовой платок Председателя. В тот вечер я взяла его с собой в постель, чтобы успокоиться. Я вытерла им слезы и, вытянув руку, подставила его ветру. Я уже была готова выбросить его в темноту, как вдруг вспомнила о маленьких погребальных дощечках, присланных мне господином Танака много лет назад. Эти знаки траура в окейе — единственное, что осталось от моего детства. Платок Председателя был тем, что останется от всей моей последующей жизни.

Вернувшись в Киото, следующие несколько дней я активно занималась привычными для себя делами. Как обычно, делала макияж и посещала чайные дома, будто в мире ничего не изменилось. Я вспомнила, как Мамеха однажды сказала мне, что работа помогает справиться с разочарованием. Но моя работа совершенно не помогала мне. Каждый раз, по дороге в чайный дом Ичирики, я вспоминала, что в один прекрасный день Нобу известит меня о заключенной сделке. Учитывая его исключительную занятость в последние несколько месяцев, я надеялась, что, по крайней мере, неделю или две не увижу его. Но утром в среду, через три дня после нашего возвращения из Амами, я получила приглашение в чайный дом Ичирики от «Ивамура Электрик».

Я надела желтое шелковое кимоно с темно-синим поясом, прошитым золотыми нитями, Анти сказала, что я замечательно выгляжу, но на меня из зеркала смотрела побежденная женщина. Конечно, и раньше случались моменты, когда я бывала недовольна своей внешностью перед выходом из окейи. Чаще всего мне удавалось найти какой-нибудь плюс в своем внешнем виде. Например, когда я надевала голубое кимоно, мои глаза казались голубыми, а не серыми, независимо от того, как я себя чувствовала. Но в тот вечер мое лицо казалось мне впадиной между скулами, хотя я и сделала, как обычно, западный макияж. Даже прическа казалась мне неаккуратной. Но я была не в силах что-либо делать со своей внешностью и лишь попросила мистера Бэкку завязать мой пояс повыше.