которые снимали скальпы у индейцев – на выживание шла

борьба у них, и у нас шла война – кто кого… американцы

индейцев под чистую вырезали, и ничего, никто не

возмущается… а мы? что мы получили с этого Афгана? мы их

убивали, душар этих, а их только больше становилось с каждым

годом…

…Зебрев молодец, приехал к Женьке на день рождения, толковый

командир, он еще себя покажет…

…а вот капитан, пардон, майор Моргульцев давно отбился от народа,

подполковника получит, и ищи-свищи его, больше за стол с нами не

сядет… однозначно!.. удивительно, что он соизволил приехать…

Все менялась. Накарабкались, нашагали, наползались, натряслись бок о бок на той войне; сколько пережито было, выстрадано, а вот ведь сидели нынче за столом пьяные и добродушные, так же вроде бы, как и много раз в Кабуле, в модуле, сидели самые близкие из друзей Шарагина, прошедшие через войну… и столь далекие друг от друга. Сидели со смещенными с общей, той, афганской, ноты мыслями, смещенными из-за бытовых неурядиц, разделенные семьями, городами, воинскими частями, званиями и должностями.

И отчего-то дальше остальных отодвигались именно те из друзей, кто был ближе в Афгане: и служить-то продолжали вместе, и дома стояли рядом, а жизни пошли порознь. И все же сидеть за этим столом, на дне рождении Женьки, про который быстро все забыли, было здорово!

…русские любят застолья, застолья объединяют, мы

тяготимся одиночеством, нам нужно общение постоянное…

…за столом рождается особая энергия: из близости людей

небезразличных тебе, из всех положительных эмоций, из

расслабленности и спокойствия…

…замкнутый круг стола, слева и справа люди, дорогие мне… мне

легко с этими людьми… было легко… всегда радовало это общение…

а сейчас? сейчас что-то стоит между нами, что-то тяготит меня…

люди заряд какой-то получают друг от друга, отдыхают, а для меня это

мучение… отчего? меня что-то гнетет, мне тяжело дышать…

…мне кажется, что они все жалеют меня, будто меня давно

уже нет в живых, и тот третий тост пили будто бы и за меня,

как если бы я погиб в Афгане…

…замкнутый круг… он вытягивает из меня последние силы…

специально так сели… мужчина, женщина, мужчина,

женщина…

…я не вписываюсь в этот круг, я оказался лишним!.. я как

будто бы с вами, друзья мои, а на самом деле меня здесь нет…

надо выйти из-за стола…

– Шарагин, что с тобой? Куда ты?

– Ты в порядке, Шарагин?

…в ванную, умыться…

– Бледный какой-то.

– Перебрал…

…холодной водой умыться…

– Я прошу прощения у дам и господ офицеров, вернусь через пару минут…

– Что с тобой, Олег? – догнала его в коридоре Лена.

– Ничего, я пойду умоюсь. Душно.

…так лучше, холодная вода, много холодной воды, как в той

горной речке… глаза! какие в зеркале странные у меня глаза…

действительно больные…

…а ведь в длительных, выматывающих, нестерпимых

предсмертных муках намного больше героизма, нежели в

моментальной смерти… просто никто не хочет мучиться перед

смертью, как Христос… и я не могу больше терпеть боль…

…они достойны счастья, но со мной они никогда не увидят счастье, я

я не хочу, чтобы она жертвовала собой ради меня! вы забудете меня,

мои любимые девчонки!..

…забыть человека просто, для этого надо, чтобы он стал плохим…

иначе человека не забыть… иначе будешь долго вспоминать его, и

жалеть, и считать себя виноватым в его смерти… я постараюсь

сделать так, чтобы вы меня забыли… вы не поймете меня… никто,

пожалуй, меня никогда не поймет!..

…Я СДЕЛАЮ ВАМ БОЛЬНО, ЧТОБЫ ПОТОМ ВАМ СТАЛО ЛЕГЧЕ!..

ВЫ БУДЕТЕ ВИНИТЬ МЕНЯ, ВЫ НЕ ПОЙМЕТЕ МЕНЯ, И, ОБВИНЯЯ

МЕНЯ, ВЫ УСПОКОИТЕСЬ…

…когда вы простите меня, вам уже не будет так больно… я

чувствую этот осколок у сердца, и он скоро надавит сильней, и я

слягу, или в госпиталь вновь попаду… нет! я сделаю вас свободными…

– Ты жив, Олег?

…голос Зебрева…

– Иван, все в порядке.

…минуты утекают, часы, дни, или секунды считанные?.. вода

течет, сколько воды утекает… курить охота… кажется, все вернулись

с лестничной клетки после перекура…

– Шарагин, пошли к столу!

…нет, я лучше пойду на кухню, покурю…

– Помочь?

– Не надо, не надо, я сама управлюсь, – Нина Чистякова, в фартуке, возилась у духовки. – Только не кури на кухне! – И мягче: – Пожалуйста, не кури. Лучше на лестничной площадке.

– Я форточку открою, Нина, я в форточку покурю. Я встану здесь и буду курить в форточку. У меня иногда бывает так: выходишь на лестницу курить один, и наводит это на разные черные мысли. Поэтому, не ругайся, Нина, я буду курить с тобой.

А у нас опять задул «Афганец»…

Горы снова скрыла пелена.

Водку глушим с лейтенантом Саней.

Саню год, как бросила жена.

Донеслась из гостиной песня; голос с магнитофонной ленты доверительно делился ностальгией по ускользнувшим в прошлое счастливым афганским дням, пусть даже в центре страшной войны; голос звучал негромко, прокурено, устало, грустно.

Спорим про политику и званья.

Вспоминаем изредка войну.

Назовет сынишку Женькой Саня,

Я, пожалуй, Юркой назову.

…это же Вадик Дулепов! на боевых познакомились, точно-точно, его

песня, военный корреспондент из дивизионной газеты, квасили