«Так сказала оракул.»

Оракул, говорят, иногда ошибается. Так говорят; но никто и никогда не слышал ни о каких примерах. Оракул стара, оракул во много раз старее Полуночи, оракул видела дикие Кланы, оракул знала мир до прихода Леса, оракул помогла вылупиться первому из лунных.

Слова оракула весят много больше обычных слов.

Вердал поехал к ней снова, вместе с молчаливым, всё время улыбающимся незнакомцем. Они зашли в тёмную, пропахшую сгнившим прошлым пещеру, и спросили, можно ли верить тому пророчеству.

«Мои слова сбываются прямо сейчас,» — каркающе сказала оракул.

И выставила вон наглецов, посмевших усомниться в её предсказании.

В конце концов, мало кто видит Большого Волка. Многие мечтают об этом, но никто не встречал Большого Волка на сияющей дороге Охоты.

Тот Самый пожелал встретиться вновь. Он сказал, что мечтает увидеть Большого Волка на землях Кланов. Он сказал, что все его люди будут приближать этот великий день.

Потом он протянул руку и предложил вложить в неё странный артефакт, превращающий двоедушника в неуловимую тень. И Барт улыбался: это хорошая сделка. Но Вердал был параноик и не был готов ни расстаться с артефактом, ни даже показывать его в подробностях.

Дальше его речь опять спуталась, как будто он не мог вспомнить точно, откуда взялся этот мастер Роден и как вышло, что он привозил великолепные камни и сыпал странными идеями, а Вердал пробовал их кое-как за закрытыми дверями, пытаясь сохранить артефакт в каком-то подобии секрета.

— Наверное, они всё-таки что-то разглядели, — недовольно бросил он.

С каждой неделей мастера как будто всё меньше интересовало устройство артефакта, зато он взялся за эксперименты. Вердал скрывался от специально нанятых лис, заходил в полицейское управление неузнанным и забрал однажды из музея картину, — просто снял её и вынес, перед невидящими глазами охраны.

Больше ни у кого артефакт не работал, и от этого Вердал обнаглел, а таинственные люди стали позволять ему разные вольности.

Правда, их теперь интересовали странные вещи, сложные и непонятные. Прятать зверя у обычных двоедушников так и не удалось, зато хладнокровным исследователям стало интересно другое: что будет, если всё-таки очень постараться?

Первый эксперимент закончился трупом. Несчастный подопытный страшно кричал, раздирал ногтями грудину и шею, будто не мог вдохнуть, а затем его зверь ушёл — и человек умер вслед за этим. В его глазах не осталось к тому моменту ни одного, кажется, целого капилляра, а ногти были все сломаны или выдраны.

Мастер Роден ненавязчиво предлагал разные конфигурации, и Вердал собирал их, чувствуя себя невероятно умелым мастером. Меняя то камни, то формулы, то углы, всего за четыре попытки и полтора года экспериментаторы сумели добиться того, чтобы двоедушник мог пережить разрыв со зверем.

Какое-то время Вердал был горд собой. А затем заволновался: ведь если теперь кто угодно сможет отказываться от зверя и выбирать себе другого, не может ли быть, что кто-то поймает Большого Волка раньше него?

К тому времени мастер Роден заболел другой идеей: что зверя можно не только оторвать, но и убить, чтобы больше никто не мог поймать его же. Вердалу она показалась дурацкой, лишённой всякого практического смысла, но он и не успел толком в ней поучаствовать, потому зашёл однажды в банк, — и оказался вдруг очень интересен Лисьему Сыску.

Тот Самый пришёл в ярость, особенно после эпизода в Кляу, когда Вердал вдруг сорвал всю многолетнюю таинственность одним обращением на глазах полицейских. Как только можно было так вляпаться!..

Ориентировки были по всем Кланам, и Вердала перевезли в Огиц, ждать зенита и новой Охоты в надёжном месте. А потом в город приехал лис, и вздумал крутиться вокруг меня, — и секретность артефакта была вновь поставлена под угрозу. Меня надеялись запугать взрывателем со специями; придумали бы и что-нибудь ещё, вполне вероятно, смертельное, — но тут Вердал лично сунулся «поговорить».

«Похожа,» — сказал мне с сожалением лысый незнакомец в переулке.

Должно быть, он видел во мне тень давно погибшей Ары. Так или иначе, это была глупость, — со встречи Вердал вернулся чудом и с обожжённым лицом, а мы переехали в хорошо защищённую секретную квартиру.

Квартиру нашли, когда Ливи и Бенера решили наведаться в гости. Сделать можно было мало что, и мне последним ярким жестом прислали козью голову.

— Почему ты не уехала к лунным? — ожесточённо бросил Вердал. — Почему ты не уехала?

Странная песня, выводимая совой, превратилась в едва слышний шёпот, а затем сошла на нет, — и пустота, поселившаяся где-то глубоко у меня в груди, стала плотнее и гуще.

— Риска для жизни нет, — тихо сказала сова, и её слова показались мне холоднее декабрьского льда. — Мне очень жаль, но это всё, что было можно сделать.

Арден молчал.

С какой-то отстранённостью я видела, как резко побледнела Летлима. До этого она держалась, как полагается Волчьей Советнице, властно и твёрдо, а теперь вдруг надломилась и погасла; она дёрнулась было подойти туда, к сыну, но мастер Дюме удержал её за локоть.

Мы встретились с ним глазами.

«Мне подойти?» — спрашивала я взглядом.

Но он только покачал головой.

Волчья корона на моей голове сияла тысячей небесных огней. Роскошные ткани давили к земле, и словно во сне я смотрела, как рыжеватые всполохи растворяются в воздухе, а Арден медленно, с силой опираясь на руки, встаёт с храмовой скамейки.

Мастер Дюме подставил ему локоть. Они медленно, едва слышно о чём-то переговариваясь, вышли на тёмную улицу, где клубился поднятый ветром снег.

Ласка тихонько, горько заплакала у меня внутри. Я обняла себя руками и увидела, как Летлима ожесточённо сжимает в руке немую рацию.

— Крысиным хвостам не нужно возвращение Большого Волка, — сказала Матильда. — Они бы убили его в конце концов, как ту галку. Им было плевать на тебя и твои секреты. А когда тайна артефакта дошла до Службы, им стало уже не так важно, убить его или смотреть, как тебя арестуют, и ты никогда больше не попадёшь на Охоту. Главное, чтобы не пришёл Волк.

— Какая разница? — безразлично пожал плечами Вердал. У него было лицо смертельно больного человека. — Они помогали. Я стану Большим Волком. Оракул всегда видит верно.

Его рваный смех сменился надрывным кашлем, а потом и он оборвался, и в наступившей вдруг тишине шелест диктофона показался мне оглушающим.

Кровь заговорила меньше чем через неделю: я проснулась на рассвете, который с каждым днём теперь наступал всё раньше и раньше, от того, что сердце гулко застучало в такт данному когда-то обязательству.

К тому моменту Вердала уже увезли в столичную тюрьму, и Става заверила меня, что он вряд ли когда-либо из неё выйдет. Лисам удалось выследить мастера Родена, который оказался колдуном из Рода Маркелава, и Конклав пока тянул, определяясь: достаточно ли доказательств? следует ли вмешаться в дела Рода, или оставить их самостоятельно разбираться с внутренними вопросами? должен ли преступник предстать перед островным судом, или быть изгнанным из Рода и передан Волчьей Службе?..