Я нет. Не могу даже представить, что когда-нибудь испытаю подобные чувства. Я говорю не о боли, которая разрывает сердце сейчас. Я имею в виду нас. Когда ты рядом, остальное не имеет значения. Пусть хоть весь сад сожрет тля! Я готов пережить резню, войну, конец света — что угодно.

Знаю, будут и другие женщины, но ни одна не сможет сравниться с тобой. Возможно, я стану иным, возможно, любовь изменится, но мне кажется, что ты — моя вторая половинка. Ты могла бы не уезжать — и поэтому мне становится еще горше. Невозможно убить эти чувства. Они только крепнут и продолжают жить. Ты забираешь их с собой, возвращаясь к Оливеру, к Ребекке. Благодаря мне ты никогда не станешь прежней.

Если на секунду позволить, чтобы в памяти всплыл твой образ, он будет таким: ты, стоя на коленях передо мной у окна, считаешь звезды. Не помню, почему мы решили это сделать, — сосчитать все невозможно, этим можно заниматься до бесконечности. Может быть, потому что когда мы были вместе, то думали, что впереди у нас вечность? Ты сдалась на двухстах шести. Потом мы стали придумывать им имена в честь наших бабушек и дедушек, прабабушек и прадедушек и еще более дальних предков. Старинные имена, такие как Берта, Черити, Аннабелль, Гомер, Феликс и Гардинг. Ты спросила, как звали моих предков, и я рассказал. Мы заселили небо нашими предками. «Ты знаешь, что такое звезда? — спросил я у тебя. — Это взрыв, который произошел миллиарды и миллиарды лет назад. Мы видим его по единственной причине: столько времени понадобилось свету, чтобы преодолеть расстояние до Земли и оказаться в поле нашего зрения». Я указал на Полярную звезду и сказал, что хочу назвать ее в твою честь. Ты возразила, что Джейн — слишком простое имя для такой яркой звезды. Я ответил, что ты ошибаешься. По всей видимости, это был самый большой взрыв, и понадобилось много лет, чтобы свет от него достиг нас, — и дальше он будет виден.

Всю оставшуюся жизнь я буду вспоминать каждый день, проведенный с тобой. И окажется, что я не смогу больше загорать на пляже, а ты не сможешь разводить овец. Мы с тобой из разных миров, которые на время случайно пересеклись. Но на какое волшебное время!

Молчи. Это не прощание.

Посмотри на меня. Держись за меня. Так мне гораздо проще все пережить. Есть вещи, о которых нужно сказать, но для них пока не придумали слов.

Я люблю тебя.

3 июля 1990 года

Я всегда переживаю, когда родители ссорятся. Немыслимо! Трудно понять, как берется столько злости из равнодушия. Когда я представляю себе родителей, то вижу, как они движутся по кругу, но в противоположных направлениях. Мама вращается в папином круге по финансовым причинам. Папа движется по часовой стрелке. Мама — против. Естественно, что их пути не пересекаются. Временами они поднимают головы и искоса смотрят друг на друга. Из-за искривления угла зрения вспыхивают ссоры.

Сегодня они опять ссорятся. Из-за меня. Моего пятнадцатого дня рождения. Папа планирует на мой день рождения уехать из страны. Из четырнадцати дней рождения он присутствовал только на семи. Поэтому в его отъезде нет ничего удивительного. Похоже, мама теряет самообладание. Она кричит на папу в кухне. Я решаю не обращать на крики внимания. Намеренно ухожу от них и включаю телевизор, по которому идет викторина.

Но когда они поднимаются наверх, все становится намного интереснее. Спальня родителей как раз над гостиной, где я смотрю телевизор. Я слышу крики. Потом, очень отчетливо, глухой звук, как будто что-то уронили. И еще что-то. Я вскакиваю, бросаю бейсболку на диван и на цыпочках поднимаюсь по лестнице, надеясь застать окончание ссоры.

— С меня хватит! — кричит мама и выносит картонную коробку, похожую на те, в которых папа хранит свои записи.

Она из последних сил тащит коробку — мама не слишком крупная женщина — и швыряет ее в коридор. Похоже, она замечает меня на лестнице, поэтому я прячусь. Потом в коридор выходит отец. Он берет коробку, которую выбросила мама, и заносит назад в спальню.

Но мама оказывается проворнее. Стена из коробок растет так быстро, что мне почти ничего не видно. Они уже заставили коробками вход в спальню.

— Джейн, — говорит отец. — Хватит!

Я не вижу, чем занята мама, поэтому начинаю злиться. Я привыкла, что они не обращают друг на друга внимания, и моменты, когда они общаются, даже ссорясь, слишком редки. Что угодно отдала бы, чтобы видеть их вместе. Поэтому я пробираюсь на второй этаж и отодвигаю коробки. Я чуть переставляю их, проделываю щелочку, чтобы подглядывать. Я вижу папу, который стоит среди разбросанных бумаг и таблиц. Он выглядит беспомощным. Размахивает руками, как будто пытается поймать их на лету.

Потом он хватает маму за плечи. Мне кажется, он делает ей больно. Мама вырывается — никогда бы не подумала, что она такая сильная!

Мама поднимает одну коробку из стоящих в коридоре и держит над перилами. Трясет ею, как маракасами.

Из спальни выбегает отец.

— Не смей! — предупреждает он.

Коробка разрывается. Словно в замедленной съемке, я вижу, как падают пакеты с острыми кусками китового уса, лентами диаграмм и записями наблюдений. Я даже дышать перестаю.

И неожиданно вспоминаю авиакатастрофу.

Однажды, когда я была еще маленькая, папа ударил маму. Она забрала меня и полетела на Восточное побережье. Так говорят. Отец настоял на том, чтобы я вернулась обратно, поэтому мама посадила меня в самолет, летевший в Сан-Диего. Но самолет разбился. Я рассказываю об этом так спокойно, потому что не помню катастрофы. Я была, как я уже говорила, еще крошка. Все, что мне известно о катастрофе, я спустя много лет прочла в газетах.

Я редко вспоминаю катастрофу — уже много времени прошло, — но верю, что воспоминания о ней возникают не просто так. Возможно, именно поэтому я отворачиваюсь. Возможно, именно поэтому я захожу в свою комнату, собираю вещи, достаю белье и запихиваю все это в небольшую сумку. Не поймите меня превратно — никакого плана у меня нет. Я не смотрю в сторону родителей, когда перебегаю из своей комнаты в ванную. Там я достаю из корзины для грязного белья какие-то мамины вещи и сбегаю по лестнице. Сердце бешено колотится. Больше всего мне хочется исчезнуть.

Я слышу голос отца:

— Стерва!

Когда мне было двенадцать лет, я подумывала о побеге. Мне кажется, каждый ребенок в определенном возрасте думает об этом. Дальше заднего двора я не убежала. Спряталась под черным виниловым навесом для барбекю. Отцу пришлось пораньше вернуться с работы. Через четыре с половиной часа родители меня нашли. Когда мама подняла виниловую пленку, они ужасно обрадовались. Мама обняла меня и сказала, что я напугала ее до смерти. «Что бы я делала без тебя? — все время задавала она один и тот же вопрос. — Что бы я делала без тебя?»

Кроссовки! Я хватаю свои из гостиной, мамины из кладовой в коридоре — она их называет «выходные туфли». Вот я и собралась. Что делать теперь?