– Уже идем!

Луиза набросила полотенце на коробочки с гримом, подхватила сумку, обмотала вокруг шеи шарф, и они вышли на улицу. Было темно хоть глаз выколи.

– Держись за мою руку, – велела Луиза. – У меня есть фонарик, но я и так знаю дорогу.

– Он еще не вернулся из пивной, – сообщила Долл, впуская их. – Я-то не против, – добавила она, когда Луиза объяснила ситуацию. – Идите на кухню, я заварю вам чай. В конце концов, ты же не мужчина!

– Это она кому? – тихо спросила Стелла, пока они относили вещи в комнату.

– Тебе, наверное. А она славная, правда?

– Очень, – искренне отозвалась Стелла. – Только видно, что боится отца.

Когда они спустились, хозяйка уже накрыла на стол: чашки, блюдца, сахарница и кувшин молока.

– Чайник на плите, – сказала она. – Я закрою дверь; будем надеяться, что не заметит.

Она сняла выцветший передник и повесила на дверь.

– Когда он заявится, сидите тихо – сегодня же пятница.

У нее было усталое, доброе лицо человека, который уже ничего не ждет от жизни.

– А что, по пятницам особенно плохо? – спросила Стелла.

– Он напивается. В остальные дни трезвый.

Она заварила чай, и девушки молча принялись за еду: сырные рулетики, яблоки, кусочки шоколада.

– Я уже хочу, чтобы он пришел – посмотреть, как это выглядит, – заметила Стелла, пока Луиза споласкивала чашки.

– Не стоит. Давай лучше поднимемся наверх и ляжем.

– А в доме есть уборная?

– Да, на лестничной площадке.

Он вернулся, когда Стелла еще была в уборной. Луиза понадеялась, что та сообразит пересидеть там, пока Долл проводит его наверх, в постель.

Девочки быстро разделись, Стелла натянула теплые носки.

– У меня вечно мерзнут ноги – родимчик хватит, если дотронуться.

Долго лежали и шептались ни о чем.

– Здорово, что ты приехала. Надолго?

– Нет, только до завтра, до полудня – мне еще надо заехать домой.

На следующее утро поднялись рано. Стелла решила угостить подругу завтраком в «Лебеде», а Долл пообещала накормить их обедом.

– Отлично! Наконец-то увижу ее папашу.

– Ничего интересного – днем он тихий и скучный. Да и вообще, они почти не разговаривают за едой.

– Совсем?

– Ну, там, «передай соль» – и все.

День выдался ясный, морозный – чистое небо, бледно-желтое солнце, иней на тротуаре. Решили пройти мимо театра – Стелла хотела посмотреть на него при свете.

– Говорят, он безобразный – вот я и хочу лично убедиться. Впрочем, что ждать от елизаветинского театра? Мне кажется, здания эпохи Тюдоров выглядят суррогатно, напоминают дома по дороге в Бат.

– А я никогда не обращала внимания на то, как они выглядят.

Рядом со Стеллой она всегда чувствовала себя ограниченной и недалекой, в чем тут же и призналась.

– Это я в Оксфорде начала все подмечать, – ответила та. – Впрочем, есть и оборотная сторона медали, как с хорошим обонянием. От красивых зданий дух захватывает, а уродливых в будущем, надеюсь, станет меньше.

Афиши возвещали о концерте Моисеевича: в программе – Бетховен.

– Прошлый раз я чуть не рассмеялась – до того он был ужасен, – фыркнула Стелла. – Блям-блям-блям! Как будто пытался достучаться до самого Бетховена.

– Как Питер?

– Вступил в летные войска – только что. Каждую ночь моет по двести тарелок; говорит, пальцы распухли, как сосиски, а они еще хотят, чтобы он играл.

– По вечерам? Для солдат?

– Да нет, на концертах. У них там в отряде много музыкантов, даже профессионалов, однако все они – рядовые второго класса в лучшем случае, так что дирижирует командир эскадрильи. Питер говорит, что его заставляют играть много и без всяких репетиций, да еще с такими руками. С другой стороны, могло быть и хуже.

Они шли вдоль реки, в которой отражалось небо.

– Ну и что ты думаешь о войне? Чем дело кончится?

– Да я как-то не задумывалась…

– Я так и знала! Ты не читаешь газеты, наверняка не слушаешь новости и вообще понятия не имеешь, что происходит. Ну ты хотя бы слышала, что «Арк Ройял» затонул? Итальянцы потопили – что еще больше ухудшает ситуацию.

– Я не знала. – Луиза понятия не имела, что это за корабль. – Линкор?

– Авианосец.

Луиза представила себя на тонущем корабле.

– Ужасная смерть…

– К счастью, жертв немного – в Средиземном море тепло. Вот в Атлантике холодно, долго в воде не продержишься.

– Майкл сейчас там.

– Вы поддерживаете связь?

– Он пишет. Ты хочешь сказать… – она запнулась, шокированная; мысль медленно проникала в сознание, – если корабль пойдет ко дну, у людей нет никакой надежды? А как же спасательные шлюпки, плоты и всякое такое?

– Иногда все происходит слишком быстро, или к ним долго никто не приплывает на помощь, чтобы подобрать из воды. Бывает, что лодок не хватает, и люди цепляются за них в воде.

– Откуда ты все это знаешь?

– Мой кузен служил на эсминце, их подбили торпедой, он рассказывал кое-что.

Она не стала углубляться в подробности: Луиза и без того уже занервничала. Что толку переживать, если от тебя ничего не зависит?

Наконец добрались до «Лебедя», где было решено завтракать: омлет из порошковых яиц, довольно жилистые сосиски и странного цвета кофе.

– А что ты чувствуешь к Майклу?

Луиза серьезно задумалась.

– Ну… Кроме всем известного тщеславия – ты же знаешь, он вечно повторяет, что я очаровательна, – приятное разнообразие, надо сказать… Не знаю. Пожалуй, какую-то ясность вносят письма. Вот смотри: я пишу домой – маме, потому что она этого ждет; иногда просто всем сразу – это одно дело. Потом я пишу тебе – это совсем другое дело: тебе я могу рассказать все, и ты не станешь меня ругать или отсылать домой. Так вот, Майкл где-то посередине – наполовину взрослый, наполовину ровесник. Наверное, это все от того, что он на четырнадцать лет старше.

– Может быть, у тебя комплекс Электры?

– Фу, нет!

И тут Луиза поняла, что одну вещь она так и не рассказала Стелле – и не расскажет никогда.

– Наверное, – добавила она сбивчиво, – мне с ним спокойно.

Ироничная, проницательная улыбка подруги смягчилась, и они закрыли тему.

Луиза спросила Стеллу об Оксфорде; та ответила, что в иных обстоятельствах для нее это была бы идеальная среда.