ОНА: Мне знакомо это чувство.

ОН: К несчастью, кратчайшая дорога к ее палаццо проходила через французское посольство. Любовь слепа, вы знаете, но тайная полиция не дремлет. Вскоре пылкий сенатор был пойман, брошен в тюрьму дожа и допрошен Советом Десяти. Он мог спасти себя, назвав имя любовницы. Но как человек чести предпочел спасти ее. Его обезглавили, а отрубленную голову, надетую на пику, выставили на всеобщее обозрение.

ОНА: Дама должна была заговорить.

ОН: Ее муж был один из инквизиторов Совета Десяти.

ОНА: Простите, что перебиваю, дорогой Дидро. Но я назначила вас рассказчиком историй. Вы способны досказать до конца хотя бы одну? Вы начали о Монтескье и Честерфилде…

ОН: Конечно, конечно. Спасибо, что напомнили. Писатель нуждается в читателе, а рассказчик историй — в благодарном слушателе. Итак, случилось им встретиться в Венеции. И вышла у них небольшая ссора из-за национального вопроса: страны-то их никогда не были особенно дружны…

ОНА: Это так. И часто к нашей выгоде.

ОН: Милорд признавал, что французы, безусловно, остроумнее англичан, но первым недостает здравого смысла. Мсье же отвечал, что в таком случае он предпочитает быть французом: ведь лучше иметь гибкий острый ум, нежели плоский здравый смысл.

ОНА: Очень может быть…

ОН: Итак, любознательный Монтескье всегда интересовался обычаями чужестранцев, всегда задавал вопросы и записывал все ответы.

ОНА (весело): Кого-то это мне напоминает.

ОН: И как-то ночью, когда он делал свои записи, появился незнакомец, француз, но очень скверно одетый. «Сэр, — сказал он, — я живу в Венеции вот уж двадцать лет, но остаюсь вашим соотечественником. Потому я и пришел, чтобы предупредить вас. В Венеции вы можете делать все, что захотите, кроме одного: никогда не вмешивайтесь в дела государства».

ОНА: Именно так, мсье Дидро.

ОН: «Одно неверное слово, один компрометирующий документ может стоить вам головы. Я заметил, что тайная полиция наблюдает за вами. Шпионы — а их здесь батальоны — знают каждый ваш шаг, все ваши настроения и докладывают обо всем».

ОНА: Естественно. Такие расследования проводятся в каждом государстве с хорошо организованной полицейской службой.

ОН: «Я наверняка знаю, что вскоре за вами придут. Вероятно, в самый темный час ночи».

ОНА: Четыре часа утра — лучшее время.

ОН: «Так что, если вы делаете заметки, отметьте, что это может стоить вам жизни».

ОНА: Полагаю, тот незнакомец рассчитывал на достойное вознаграждение.

ОН: Нет. Монтескье предложил ему деньги, но тот отказался наотрез. «Нет, господин, я одной награды прошу, — сказал он. — Если я все-таки опоздал и меня арестуют, не выдавайте меня, не лишайте головы».

ОНА: Резонная просьба.

ОН: Как только незнакомец ушел, Монтескье собрал свои венецианские заметки и бросил их в огонь. Потом позвал слугу и приказал в три часа утра подать ему фаэтон. Он решил бежать, чтобы спасти свою жизнь. И тут раздался стук в дверь.

ОНА: О боже!

ОН: Это был граф Честерфилд. Конечно, Монтескье рассказал другу, что произошло. Честерфилд подумал и ответил: «Подожди-ка. Этот тип… Ты никогда раньше не видел его?» — «Никогда». — «Плохо одет, говоришь? Наверное, приходил за деньгами?» — «Нет, я предлагал ему много денег, но он отказался». — «Все более странно, — сказал Честерфилд. — А с чего он взял, что за тобой следят?» — «Не знаю. Я думаю, что это сведения из Совета Десяти или из тайной полиции». — «Но с какой стати им болтать о таких вещах?»

ОНА: Быть может, незнакомец сам работал на полицию?

ОН: Именно так. «Послушай, — сказал Честерфилд, — никто не станет рисковать работой и жизнью, просто чтобы предупредить тебя. Это лишено всякого смысла».

ОНА: Ваш Честерфилд говорит разумные вещи.

ОН: «Что же происходит? — спросил Монтескье. — Кто этот тип?» Честерфилд немного подумал, поднял брови. «Вариант первый. Представь, что этот парень был…» — «Кто? Агент-провокатор? Возможно». — «Ну давай же, думай, кто мог его послать?»

ОНА: Разумеется, дож или тайная полиция.

ОН: «Дож, разумеется, или тайная полиция», — сказал Монтескье. «А вот и нет. Это сделал человек куда более умный и расчетливый, — ответил Честерфилд. — Его зовут Честерфилд, и он просто хотел показать тебе, что унция английского здравого смысла стоит тонны французского остроумия. Имей ты хоть каплю здравого смысла, рукописи твои не пострадали бы».

ОНА громко хохочет. В комнату заглядывают ПРИДВОРНЫЕ…

ОНА: Надеюсь, мсье поблагодарил милорда.

ОН: А что бы сказали вы в таком случае?

ОНА: Я? «Друг мой, вы убедили меня, что в Англии есть остроумные люди. Как-нибудь я докажу вам, что во Франции есть люди здравомыслящие».

ОН: Если бы он…

ОНА: А что сказал Монтескье?

ОН: Он завопил: «Ты, подлый негодяй, британская сволочь, из-за тебя я сжег целую книгу. Никогда тебе этого не прощу!» Потом он сбежал по лестнице, прыгнул в почтовый фаэтон и не останавливался, пока не добрался до папского города Рима. Там он осмотрел древние развалины и тут же взялся за новую книгу.

ОНА: Что ж, бывает и такое…

ОН: Нет, Ваше Величество. Ничего такого не было. Вы хотели историй. Вот я и выдумал одну для вашего удовольствия.

ОНА: Так это выдумка?

ОН: Это просто история.

ОНА: Постойте, вы меня запутали. В таком случае моя концовка не менее правдива, чем ваша.

ОН: Безусловно. Замечательная концовка. Возможно, если я решу эту историю напечатать, я приму ваш вариант.

ОНА: Но какой же из них верный?

ОН: Никакой. Ведь слушатель — такой же творец, как и рассказчик.

ОНА: Хорошо, но какой из них лучше?

ОН: Никакой. Оба вполне вероятны. И если я предпочту свой, то лишь потому, что он ближе к написанному в небесной Книге Судеб.

ОНА: Но серьезно — вы же не верите в это? Не верите, что судьба человека предопределена еще до его рождения? Ведь если бы все было предначертано свыше, мы не имели бы свободы, нам не к чему было бы стремиться. Мы превратились бы в жертв тирана-фортуны. Жизнь лишилась бы всякого величия. Если все решается где-то на небесах, мы можем ничего не делать, просто сидеть сложа руки.

ОН: Вы говорите, человеку нужна свобода. В таком случае я хотел бы…

ОНА: Хотели бы чего?

ОН: Изменить запись в небесной Книге Судеб…

ОНА: О, дорогой мсье Библиотекарь! А я почему-то испугалась, что вы хотите покинуть меня…

Конец пятьдесят пятого дня

Галина живет в доме, затерянном в переулках в районе Фонтанки. Мы спускаемся по широкой грязной мостовой, сворачиваем в высокие ворота и входим во двор, где лежат большие поленницы дров. Здесь играют дети, на лавках беседуют женщины, на веревках сушится белье, стены в щербинах и трещинах, оконные рамы давно не крашены. В подъезде — широкая каменная лестница с разбитыми ступенями. Должно быть, раньше это был особняк какого-то вельможи, но теперь он в запустении: роскошные неоклассические апартаменты просто разделили перегородками и превратили в квартиры для народа. Теперь в этом обиталище временных жильцов — вонь, грязные стены, распахнутые двери подъездов. На втором этаже Галина останавливается у потемневших перил, достает ключ. Ей повезло (послушать Галину, ей всегда везет): у нее есть дверь, которую можно закрыть на ключ. Мы входим в ее убежище: узкая прихожая с вешалкой для одежды, маленькая кухонька с раковиной и печкой-буржуйкой, жилая комната с тахтой, мрачная гулкая ванная.