— Я разговаривала с детективом, и знаю, что ты ничего не помнишь. Тебя включили в этот список только потому, что ты когда-то, давным-давно, дружила с Питером.

Джози отстранилась.

— Ты клянешься, что мне не придется идти в суд?

Мама заколебалась.

— Доченька, я не могу…

— Ты должна!

— А если мы пойдем и поговорим с адвокатом? — предложила мама.

— И чем это поможет?

— Ну, если он увидит, как это тебя расстраивает, возможно, он хорошо подумает, прежде чем вызвать тебя в качестве свидетеля.

Джози легла на кровать. Несколько секунд мама гладила ее по голове. Джози показалось, что она прошептала: «Прости меня», потом встала и закрыла за собой дверь.

— Мэтт, — прошептала Джози, словно он мог ее услышать» словно он мог ответить.

«Мэтт». Она вдохнула его имя, как кислород, и представила, как оно разлетается на тысячу крошечных частиц, которые проникают в ее красные кровяные тела, а оттуда прямо в сердце.

Питер сломал карандаш пополам и воткнул кусок с ластик в кукурузную лепешку.

— С днем рождения меня, — пропел он себе под нос. о не допел песенку до конца. Какой смысл, если все равно понят но, как она заканчивается?

— Эй, Хьютон, — позвал охранник, — у нас для тебя подарок За ним стоял парень ненамного старше Питера. Он раскачивался на пятках взад и вперед, а из носа текли сопли. Офицер завел его в камеру.

— Обязательно угости его своим именинным пирогом, — сказал офицер.

Питер сел на нижнюю койку, только чтобы показать этому парню, кто здесь главный. Паренек стоял, крепко вцепившись в выданное ему одеяло, и смотрел в пол. Он поднял руку и поправил на носу очки, и только тогда Питер понял, что с ним что-то определенно не так. У него был тот остекленевший рассеянный взгляд, который бывает у ребят с проблемами развития.

Питер понял, почему этого парня сунули к нему в камеру, а не к кому-то другому: решили, что Питер наверняка не станет его насиловать.

Он почувствовал, как руки сжались в кулаки.

— Эй ты, — позвал он.

Парень резко поднял голову.

— У меня есть собака, — сказал он. — А у тебя есть собака?

Питер представил, как охранники наблюдают за этой комедией в свой маленький монитор, ожидая, как Питер примет его.

Ожидая от него чего-то, и точка.

Он протянул руку и сорвал с парня очки. Они были толщиной с бутылочное дно, в черной пластмассовой оправе. Парень начал кричать, вцепившись в собственное лицо. Его крики напоминали сирену.

Питер положил очки на пол и попробовал их раздавить ногой, но резиновые шлепанцы не нанесли им особого вреда. Тогда он поднял их и бил о решетку камеры, пока стекла не разлетелись.

К этому времени появился охранник и оттащил Питера от парня, хотя тот его и пальцем не тронул. Охранник надел на Питера наручники, а остальные заключенные поддерживали его криками. Потом его потащили в кабинет начальника тюрьмы.

Он сидел сгорбившись на стуле, а охранник следил за каждым его вздохом, пока не пришел начальник.

— Что это было, Питер?

— Сегодня мой день рождения, — ответил Питер. — Я хотел побыть в этот день один.

Он понял, что самое смешное было в том, что до выстрелов ему казалось, будто лучше всего остаться одному, чтобы никто не мог сказать тебе, какое ты ничтожество. Но оказалось — он, конечно, не собирался говорить об этом начальнику тюрьмы, — что себе самому он тоже не очень нравился.

Начальник начал говорить о дисциплинарных мерах, как это может повлиять на решение суда, на то, как мало привилегий у него теперь осталось. Питер намеренно не слушал его.

Вместо этого он думал о том, как разозлятся остальные заключенные в секторе, когда им запретят неделю смотреть телевизор.

Он думал о синдроме жертвы издевательств Джордана и о том, верит ли в него. Верит ли в это хоть кто-нибудь?

Думал, что никто из тех, кто навещал его в тюрьме — ни мама, ни адвокат, — не сказали того, что должны были сказать: что Питера посадят на всю жизнь, что он умрет в камере — такой, как эта.

Он думал о том, что лучше было покончить с жизнью с помощью пули.

Он думал о том, что по ночам слышал, как летучие мыши бьются крыльями о бетонные углы тюрьмы, и их крики, Ни у кого не хватает глупости, чтобы плакать.

В девять утра в субботу Джордан, все еще одетый только в пижамные брюки, открыл дверь.

— Вы просто издеваетесь, — сказал он.

Судья Корниер нацепила улыбку.

— Мне очень жаль, что наш разговор начался не очень удачно, — сказала она. — Но вы же понимаете, что чувствуешь, когда у твоего ребенка неприятности… просто перестаешь соображать.

Рядом с ней стояла ее уменьшенная копия. «Джози Корниер», — подумал Джордан, внимательно рассматривая дрожащую, словно осиновый лист, девочку. У нее были каштановые волосы до плеч и голубые глаза, которые избегали его взгляда. — Джози очень боится, — сказала судья. — Скажите, мы можем присесть на минутку… возможно, вам удастся ее успокоить по поводу вызова в суд. Поможет ли вам то, что она может рассказать.

— Джордан, кто там?

Он обернулся и увидел в дверях Селену с Сэмом на руках. На ней была байковая пижама — более официального наряда трудно было представить.

— Судья Корниер интересуется, можем ли мы поговорить с Джози о ее показаниях, — многозначительно проговорил он, пытаясь сообщить Селене, что у него большие неприятности, поскольку они все — разве что за исключением Джози — знали, что он включил ее имя в список только для того, чтобы добиться отстранения Корниер.

Джордан опять повернулся к судье.

— Понимаете, у меня пока еще нет четкого плана.

— Но у вас наверняка есть какие-либо соображения, если вы решили вызвать ее в качестве свидетеля… иначе вы не включали бы ее в список, — заметила Алекс.

— Может, лучше позвоните моему секретарю и договоритесь о встрече…

— Мне кажется, удобнее сейчас. Я пришла к вам не как судья. А как мать.

Селена шагнула вперед.

— Заходите, — сказала она, свободной рукой обнимая Джози за плечи. — Ты, наверное, Джози, да? А это Сэм.

Джози неуверенно улыбнулась малышу.

— Привет, Сэм.

— Дорогой, может, принесешь госпоже судье кофе или сока? Джордан уставился на свою жену, не понимая, куда она клонит.

— Хорошо. Проходите, пожалуйста.

К счастью, дом был вовсе не в том состоянии, как когда Корниер заявилась в первый раз без предупреждения: ни посуды в раковине, ни кучи бумаг на столе, игрушки тоже загадочным образом исчезли. Джордан мог с уверенностью сказать, что его жена помешана на чистоте. Она отодвинул один из стульев у кухонного стола и пригласил Джози присесть, потом предложил стул судье.