Марк переместил скальпель, словно хотел взять инструмент поудобнее. Вздохнув, он приложил скальпель к коже.

«Давай».

Скальпель полоснул живот, оставив длинный извилистый разрез. Кожа разошлась. На хирургические салфетки закапала кровь.

Тарасов облегченно вздохнул. Ходелл не будет для него проблемой. Фактически Марк прошел точку невозврата давно, еще будучи ассистентом хирурга. Вечер обильных возлияний, несколько понюшек кокаина. А утром — пробуждение в чужой постели. Рядом — хорошенькая студентка школы медсестер, задушенная подушкой. Ходелл ничего не помнил о случившемся. Зрелище подействовало на него безотказно.

А цементом, скрепившим уговор с командой, были деньги.

Кнут и пряник. Это срабатывало почти всегда. Так удалось завербовать Арчера, Цвика и Мохандаса. На тот же крючок клюнул Аарон Леви… как оказалось, временно. У них было закрытое сообщество, ревностно охраняющее свои секреты. И свои доходы. В Бейсайде никто, ни Колин Уэттиг, ни даже Джереми Парр, не догадывался, какими деньгами ворочала команда. На эти деньги можно было купить лучших врачей и создать непревзойденную команду. Команда была детищем Тарасова. Русские лишь поставляли донорский материал и, если требовалось, применяли грубую силу. Но настоящие чудеса совершались в операционных, где органы попадали в руки искуснейших хирургов.

Аарон Леви тоже любил деньги, но этого оказалось недостаточно, чтобы удержать его в команде. А Ходелл оставался их человеком. Он это подтверждал каждым движением скальпеля.

Тарасов ассистировал, ставя ранорасширители и зажимы. Работать с таким молодым и здоровым организмом — настоящее удовольствие. Женщина была в прекрасной форме. Минимум подкожного жира. Брюшные мышцы плоские и плотные. Настолько плотные, что их помощник (он же анестезиолог) был вынужден сделать еще одну инъекцию сукцинилхолина для расслабления.

Лезвие скальпеля проникло в мышечный слой. Они добрались до брюшной полости. Тарасов раздвинул ранорасширители. Под тонким слоем брюшинной ткани поблескивала печень и кольца тонкой кишки. И все это — абсолютно здоровое, в превосходном состоянии! Здоровые человеческие внутренности — прекрасное зрелище.

Свет мигнул и почти погас.

— Как это понимать? — встрепенулся Ходелл.

Оба подняли глаза к потолку. Сбой был коротким. Вскоре все лампы засветили с прежней яркостью.

— Небольшой сбой в энергосистеме, — сказал Тарасов. — Генератор работает. Я слышу его звук.

— Неудачное вы место выбрали. Пол качается. Свет мигает.

— Это временно, пока не подыщем замену зданию «Эмити». — Тарасов кивком указал на стол. — Продолжайте.

Ходелл занес скальпель и замер. Его специализацией была торакальная хирургия. Резекцию печени он тоже делал, но всего несколько раз и давно. Возможно, ему требовались дополнительные указания.

А может, он начинает осознавать реальность того, чем сейчас занимается?

— Что-то не так? — спросил Тарасов.

— Нет.

Марк проглотил слюну. Он снова резал, но рука дрожала. Тогда он поднял скальпель и несколько раз глубоко вдохнул.

— Доктор Ходелл, у нас не так уж много времени. На очереди — второй донор.

— Просто… вам не кажется, что здесь жарко?

— Я не заметил. Продолжайте.

Ходелл кивнул. Он уже собирался сделать новый разрез и вдруг замер на месте.

Тарасов услышал, как дверь операционной открылась и тут же закрылась.

Марк застыл со скальпелем в руке.

Потом его словно ударили по лицу. Голова Ходелла запрокинулась. На операционный стол хлынула кровь, упали кусочки лобной кости.

Тарасов резко обернулся, увидев прядь светлых волос и бледное мальчишечье лицо.

Пистолет в руках мальчишки выстрелил снова.

Он стрелял не целясь, и пуля угодила в стеклянную дверцу шкафчика с хирургическими материалами. На пол полетели осколки.

Анестезиолог спрятался за вентилятором.

Тарасов попятился, не сводя глаз с пистолета. Это был пистолет Грегора: компактный и легкий даже для детской руки. Но рука, сжимавшая оружие, отчаянно дрожала. Негодное состояние для стрельбы.

«Он всего лишь мальчишка», — подумал Тарасов.

Испуганный мальчишка, не знающий, в кого теперь стрелять: в анестезиолога или в Тарасова.

Рядом с Тарасовым стояла инструментальная тележка, а на ней лежал шприц с сукцинилхолином. В резервуаре препарата оставалось более чем достаточно, чтобы угомонить этого ребенка. Тарасов медленно сдвинулся в сторону, затем переступил через тело Ходелла и расползающуюся лужу крови. Дуло пистолета тоже переместилось, заставив Тарасова замереть.

Мальчишка вовсю плакал, всхлипывая и хватая ртом воздух.

— Все хорошо, — попытался успокоить его Тарасов. Хирург улыбнулся мальчишке: — Ты не бойся. Я помогаю твоей подруге. Делаю так, чтобы она выздоровела. Она очень больна. Ты этого не знал? Ей нужен врач.

Взгляд ребенка застыл на столе. На распластанной женщине. Он сделал шаг вперед, потом еще один. Из его груди вырвался не то плач, не той вой. Мальчишка не слышал, как мимо промчался анестезиолог, спешащий убраться из операционной. Не слышал он и слабого гула приближающегося вертолета. Сюда летели, чтобы забрать плоды жатвы.

Тарасов взял с подноса шприц. Осторожно приблизился к столу.

Мальчишка поднял голову. Его всхлипывания превратились в отчаянный крик.

Тарасов поднял шприц.

В то же мгновение мальчишка взглянул на хирурга. В его глазах больше не было страха. Только злость.

Он прицелился и выстрелил в последний раз.

Этот странный ребенок не отходил от постели Эбби. Едва только ее перевезли из постоперационной палаты в реанимацию хирургического отделения, он сел рядом. Маленький бледный мальчишка, похожий на призрака. Дважды медсестры брали его за руку и выводили из отсека, и дважды он возвращался. Теперь он стоял, вцепившись в боковое перильце. Его взгляд умолял ее проснуться. Хорошо хоть истерика прекратилась. А когда Кацка впервые увидел его на корабле… Хрупкий ребенок, склонившийся над растерзанным телом Эбби. Он плакал навзрыд, умоляя ее не умирать. Во всяком случае, Кацке так показалось. Он не понимал ни единого слова из сбивчивой мальчишечьей речи. Но страх и отчаяние были понятны без перевода.

В смотровое окошко постучали. Повернувшись, Кацка увидел Вивьен Чао. Китаянка жестами просила его выйти. Кацка вышел.

— Мальчику нельзя здесь оставаться на всю ночь, — сказала она. — Медсестры жалуются. Да и вымыть его не мешало бы.

— Они при мне пытались его увести, но он поднимал жуткий крик.

— Может, вы поговорите с ним? — предложила Вивьен.