Выход, как ни удивительно, нашел Данька со свойственным ему детским умом и проницательностью.

Маша, как обычно, лежала без мыслей, с пустой головой, когда в палату вошли Михаил и Данька. Михаил внес с собой плетеную корзинку для пикника, осторожно передал ее сыну. Данька скосил на Марию хитренькие глаза – как у Мишки, в очках, – опустился перед корзиной на колени, приоткрыл крышку. В корзинке что-то зашебуршило и зашевелилось, это шевелящееся Данька взял двумя руками и вытащил наружу. Светло-серый, лохматый комок шерсти яростно отряхнулся и громко залаял, вытаращив изумительные голубые глаза.

На этот призыв не замедлила явиться толстая тетенька в не первой свежести белом халате.

– Люди добрые! Да вы не с ума ли посходили? – заголосила она. В условиях специфической клиники вопрос ее звучал как-то двусмысленно. – Вы бы сюда корову привели еще.

Щенок, испугавшись громкого голоса, перестал лаять, присел, растопырив задние лапы, и накатил лужу посередине палаты. Михал Юрич невозмутимо приблизился вплотную к тетеньке и, широко улыбнувшись, опустил ей в карман денежку. Представительница медперсонала безо всякого стеснения оттопырила карман и придирчиво проверила содержимое. Очевидно, денежка оказалась хорошей, потому что гражданочка моментально сменила гнев на милость и просветлела лицом.

– Собачку привели? Манеська какая, кутька совсем еще. – Восторг в ее голосе был вполне искренним. И не беда, что причиной его, по всей видимости, было то, что плавно перекочевало в карман. – Ух ты, глазастенькая буська какая! Вы не волнуйтесь, я сейчас приберу тут за ней, помою.

Любопытный щенок перестал бояться тетки в белом, весело подбежал к кровати и, поставив на край толстенькие, мохнатые лапы, принялся обнюхивать Машу. Маша изогнулась, подняла щенка и посадила себе на живот, в благодарность за что была тут же щедро облизана. От щенка так вкусно пахло молоком, что Мария засмеялась, впервые за все время.

– Это кавказская овчарка, – пояснил Данька. – Она сто раз породистая, у нее даже медаль есть.

– Медаль? – недоверчиво переспросила Маша, прижимая щенка к груди.

Михал Юрич громко фыркнул от двери.

– Ну не медаль, – смутился Данька собственному залихватскому вранью. – Пока нет медали, но будет, ты не сомневайся.

Даньке казалось, что Маша недостаточно радуется. Такое дело – собаку подарили, надо до потолка прыгать, а она лежит.

– Ее зовут Незабудка. Она твоя, – объяснял ей, как маленькой.

– Моя? – изумилась Мария. И что прикажете теперь делать? – Незабудка, Незабудочка…

Маша приблизила лицо вплотную к щенячьей морде, поцеловала в теплый лоб. Щенок в ответ принялся неистово вылизывать ей щеку.

– А чья же! Вот видишь. Видишь, она тебя уже любит. А мне собаку купят, только когда мне десять лет исполнится, папа сказал.

– А еще папа считает, что собаке не место в больнице. Никаких денег не хватит в больнице с собакой лежать, – вмешался в разговор Михал Юрич, счастливый тем, что Машка проявляет какие-никакие положительные эмоции, те самые, на которые напирал лечащий врач. – Поэтому мы сегодня выписываемся.

– Куда? – спросила она с тоской. К собственной участи Маша была по-прежнему безразлична.

– Как куда? Разумеется, домой, – ответил радостно Данька. Он лежал в прошлом году в больнице со свинкой и знал, как это здорово, когда домой выписывают. – К тебе домой. Там пока папа живет, мы даже обед сами приготовили. Там еще дядя Коля Степаныч жил, но он тоже в больницу поехал, ему операцию делать будут.

Маша, уже готовая было собираться, снова засомневалась. Михаил живет в ее квартире, то есть в своей квартире, и она, возможно, будет только мешать. А у нее еще теперь собака, которая будет писать, какать и все грызть. И куда деваться? Не лучше ли оставить все как есть?

Папа подошел к кровати и твердой рукой забрал щенка:

– Собирайся, Мурка. Я тебя здесь не оставлю.

– Да-да, – подтвердил довольный Данька, – папа сказал, что он тебя больше никогда не оставит, потому что тебя одну ни на минуту оставить нельзя.

Маша перевела на папу вопросительный взгляд.

– И не надейся, – подтвердил папа.

– А что ты думала? Мы с папой дом купили на Ладоге, только там сейчас ремонт идет. А что ты думала? Такая большая собака должна жить на природе, а не в квартире. Так папа сказал. В новом доме знаешь сколько места! А я к вам приезжать буду на выходные. Так папа сказал.

Еще один недоверчивый и вопросительный взгляд в Мишкину сторону.

Маше показалось, что она мечтала об этом много лет, всю сознательную жизнь. Шли годы, а она не переставала мечтать. Эта мечта была всегда призрачной и несбыточной, это желание оставалось самым тайным и нереальным изо всех ее желаний. Ей было семь лет, когда Мишка при всех заявил, что они никогда не смогут пожениться, потому что они родственники, и у них дети будут уродами. А вслед за этим поругались бабушки, и Мишка надолго исчез из ее жизни. А потом у нее была семья, а потом у него была семья. А потом у нее был Вадим, похожий на Мишку, а Мишка все равно оставался в ее понимании родственником, и дети должны были быть уродами… А теперь, теперь вдруг до Маши дошло, что никакие они не родственники, и семьи у него нет, и у нее нет, и он никогда ее не оставит, и с детьми все в порядке.

– Угу, – красноречиво подтвердил Михал Юрич.

– А еще папа сказал, что он на тебе женится, и ты мне сестричку родишь, – сообщил Данька, чтобы Маша совсем уж не сомневалась.

Это было самое лучшее, самое красивое, самое романтическое предложение руки и сердца на всем белом свете.

Данька захихикал. Папа все ему объяснил про развод и про то, что папа и мама имеют право на личную жизнь, и это никак на любви к нему не отразится. Поэтому он был, в принципе, не против свадьбы и сестрички, только считал это девчачьими выдумками и телячьими нежностями. Он даже от телевизора отворачивался, когда там дядьки с тетьками целовались. Но зато на свадьбах всегда торт большой и вкусный, это он тоже в телевизоре видел.

Когда они спускались на лифте и Данька, казалось, был полностью поглощен Незабудкой, Маша наклонилась к самому Мишкиному уху и тихо уточнила:

– А можно я тебя буду ревновать? Сильно-сильно.

– Сильно-сильно не надо, – так же тихо ответил счастливый яппи с глупой улыбкой до ушей, – ревнуй немножко.

– О-ооооо!!!—простонал вездесущий Данька, закатив глаза.

Ох, права, как права оказалась старообрядческая старуха, что покоилась с миром на далеком-предалеком тихом деревенском кладбище. Одно слово, колдовка.

– Миша, ты ангел? – недоверчиво спросила Мария.

– Еще какой. – Он даже не удивился вопросу. И так понятно.