есть человечину.»

Кнопка щелкнула, и Чарли Джонс пришел в себя, глядя в сардонически улыбающиеся глаза Филоса.

Ошеломленный, он сказал по-английски:

— Ну и дела!

— Сегодня без боулинга, дорогая?

— Да, дорогой. Я позвонила Тилли Смит упросила ее пропустить разик. Она была рада, и я тоже.

— Вы что, девушки, поссорились?

— О, нет! Совсем напротив. Просто… ну, Тилли стала очень нервной последнее время. Она чувствует это, и я знаю, что я чувствую тоже. Она вообще бросила бы боулинг лишь бы не ссориться со мной. Она знает, что так и будет, если не бросит.

— Наверное, эта опять простата сказывается!

— Дело в том, что у нее нет простаты, как у Смита.

— Да, конечно. Герб, ты такой скандальный!

— Секс… это как штаны.

— Чего?… О, дорогой опять ты философствуешь. Ладно, выкладывай, что там у тебя?

— Я не философствую. Скорее занимаюсь тем, что ты называешь сочинением басен.

— Баснописец!

— Да, если хочешь. Секс — это как штаны. Вот послушай. Выхожу я из дома по Бегония Драйв к главной авеню, прохожу два квартала, покупаю сигареты и иду назад. По пути я прохожу мимо многих людей, и никто не замечает.

— Все замечают, что ты большой славный…

— Нет, подожди, послушай. Никто фактически меня не замечает. Если ты опросишь всех этих людей, то выяснишь, что они не помнят меня. Некоторые говорят, что проходил здесь такой, большинство не знает. Теперь опрашиваешь тех, кто помнит: какие штаны были на мне? Ведь это могли быть рабочие брюки, парусиновые, штаны от смокинга с шелковыми черными нашивками или габардиновые брюки.

— Это все к сексу не относится.

— Подожди, имей терпение. Предположим теперь, что я выхожу из дома и иду в аптеку без штанов.

— Совсем голый?

— Ага. Ну, кто это заметит?

— Ты не дойдешь до авеню. Не смей ходить мимо Палмерсов.

— Все заметят — правильно! Итак — секс. Все имеют брюки, неважно какие, лишь бы не слишком приметные. Человек идет в брюках по делу, никто его не замечает, никого он не беспокоит. Но! Когда на нем нет брюк, когда он совсем голый, вот тогда все и начинается. Всех он трогает, всем до него дело. Вот так и Тилли.

— О, Тилли это не будет трогать.

— Я не об этом. Я имею в виду, что у Тилли сейчас такая же ситуация. Ее трогает, что ты не можешь с ней идти заниматься боулингом потому, что она слишком нервная.

— Ты, наверное, прав, знаешь, что секс — это как штаны. Только не рассказывая никому об этом, вывернут так, что ты говорил, будто Тилли не носит панталон.

Жанетт пронзительно хохочет.

— Придумать же такое! Какие-нибудь старые штаны!

— Во всяком случае, это объясняет ситуацию. Точно. Старые штаны, новые штаны, чужие штаны, голубые штаны.

— Заткнись и не вздумай испытать на себе.

Выйдя из зала, они столкнулись с Милвисом:

— Как дела, Чарли Джонс?

— В порядке, — улыбнувшись ответил Чарли, — думаю, что вы, лидомцы, самый удивительный народ, который когда-либо жил на нашей старушке-Земле. Придти к настоящей религии, перенеся мутацию, в то время как все остальные испарились — это что-то.

— Значит, ты одобряешь нас?

— Если принять саму идею… что ж, я скажу — да! Как жаль, что раньше не было хотя бы несколько таких, как вы, ну, чтобы так молились и все такое.

Милвис и Филос обменялись взглядами.

— Нет, — глубокомысленно сказал Филос, как будто бы Чарли здесь на было, — нет, еще не время.

— А когда же?

— Думаю, нужно увидеть Обрыв, — отвечал Филос, — вдвоем: Чарли и я.

— Зачем? — не понимал Милвис.

Филос лишь улыбнулся, и его темные глаза заблестели:

— Дорога назад длинная.

Теперь уже улыбнулся и Милвис, и кивнул в знак согласия.

— Рад, что у тебя сложилось о нас хорошее мнение, Чарли Джонс. Надеюсь, оно не изменится.

— Что дальше, — поинтересовался Чарли, когда они с Филосом проследовали дальше по коридору. Они спустились в шахту, а когда оказались в главном дворе, Чарли потребовал ответа: — Что весь этот разговор значил?

Есть еще кое-что, чего ты не знаешь, — произнес Филос, помахивая рукой мальчику, который ему подмигнул.

— То, что ты хочешь показать мне у Обрыва?

— Наш разговор с Милвисом означает, — продолжал Филос, не обращая внимания на вопрос Чарли, — что тебе не повредит хорошая длительная прогулка после того, как я расскажу тебе продолжение истории.

— Она настолько тяжела? — рассмеялся Чарли.

Филос не поддержал его.

— Да, она настолько тяжела. Чарли примолк, а они тем временем вышли из Медицинского блока и пересекали открытое пространство, двигаясь в новом для Чарли направлении.

— Мне не хватает темноты, — снова заговорил Чарли, глядя на серебристое небо. — Звезды… а как насчет астрономии, Филос, геофизики и всех таких наук, где нужно понимать немного больше, чем в оливковых плантациях и грядках с рассадой?

— Все это есть в памяти церебростиля на случай, если неожиданно возникнет необходимость. Пока же, — отвечал Филос, — это подождет.

— Подождет чего?

— Пока на Земле можно будет жить.

— Сколько же времени это продлится?

— Никто не может знать, — пожал плечами Филос. — Сиес считает, что мы должны запускать спутник каждые сто лет, чтобы контролировать процесс.

— Каждые сто лет? Бога ради, Филос, сколько же лет вы собираетесь существовать взаперти?

— Столько, сколько потребуется. Видишь ли, Чарли, человечество провело тысячелетия, ориентируясь на космос. В наших документах есть больше информации о составе белых карликов, чем о строении Земли, по которой мы ступаем. Хорошая аналогия: нам необходимо несколько уравновесить наши знания, потратив немного времени на освоение Земли, а не космоса. Один из ваших писателей, кажется, Уайли сказал как-то, что мы должны от изучения объекта перейти к изучению субъекта.

— Но тем временем вы остановились в развитии! — вскричал Чарли, указывая на фигуру лидомца в отдалении, который терпеливо и монотонно полол грядки сапой. — Что, вы так и будете ждать десять тысяч лет?

— Что такое десять тысяч лет для истории расы?

Они молча шагали по холмистой местности, пока несколько смущенный Чарли не рассмеялся и не ответил: — Мне непривычно так рассуждать… Послушай, я все еще не представляю, откуда пошли лидомцы.

— Понимаю, — задумчиво протянул Филос. — Все началось с первых двух, а им наследовали очень развитые и дальновидные люди. Как уже рассказывал тебе в своем «письме», они постарались скрыть от нас свои имена, можешь быть уверен, что так же осторожны они были с остальным миром. Хомо сапиенс никогда не одобрил бы идею замещения себя, не правда ли?

— Боюсь, что ты прав.

— Прав и в том случае, если