— Добрый день, Николай Валерьевич, извините, что я переставила время, это я виновата, тут такое дело…

— Тихо, тихо, Сашенька, зачем столько темперамента… Ничего страшного, мы хорошо позанимались с Костей. Больше так не делайте… Что случилось?

Сашка села за стол. Сплела пальцы:

— Мама приехала в Торпу.

Стрех поднял брови. Треугольное лицо его оставалось невозмутимым, но Сашка сразу почувствовала, что новость произвела на него куда большее впечатление, чем даже Сашка рассчитывала.

— Она сегодня уедет, — сказала очень быстро. — Я ее провожу.

— А… почему, вы не знаете?

— Мы поругались летом, перед моим отъездом. Она… ну, я ее переубедила, кажется, но она очень хотела, чтобы я бросила… перевелась, — Сашка опустила глаза.

— А зачем конкретно она приехала? Не говорила?

— Хочет удостовериться, что меня не втянули в тоталитарную секту, — после паузы призналась Сашка.

— Это странно, — задумчиво сказал Стерх. — У вас очень близкие отношения?

— Да. То есть нет. То есть… У нас всякие отношения… были. Она вышла замуж, родила ребенка…

— Знаю, знаю… Сашенька, не надо беспокоиться и не надо ее обижать. Можете познакомить ее с Олегом Борисовичем, со мной… С другими преподавателями… Пусть пройдется по институту… Но чем скорее она вернется домой, тем лучше будет для нее и для вас.

— Ага, — сказала Сашка. — Николай Валерьевич… У меня к вам еще один вопрос.

— Да?

— Что такое глагол в сослагательном наклонении?

— Вы имеете в виду юношу по имени Егор Дорофеев?

Сашка выпрямилась:

— Да.

Стерх, раздумывая, коснулся острого подбородка:

— Довольно редкая специализация… Все глаголы исключительно ценны, но сослагательное наклонение имеет свою специфику. В Речи это проектные конструкции, открывающие веер возможностей… Вы, насколько я понимаю, расстались с Егором?

Сашка нахмурилась:

— Это важно?

Стерх потянулся, разминая сложенные крылья:

— Считаете, это не мое дело? Как скажете. Давайте-ка вспомним пошаговые внутренние трансформации…

— Да, мы расстались, — сказала Сашка сквозь зубы. — И больше нас ничто не связывает.

— Вы нервничаете, — Стерх вздохнул. — Вас беспокоит ситуация с мамой… Ладно, давайте договорим. Глаголы в сослагательном наклонении очень уязвимы. Эта их неопределенность… Иногда — на пути формирования — такой человек, особенно молодой, может стать тенью другого глагола. Глагола в повелительном наклонении. Повелитель оставляет отпечатки, сослагатель принимает их. Как штамп и сургуч, как форма и воск, как две цепочки ДНК… Таким образом, сослагатель живет и поступает так, как этого хотел бы, сознательно или бессознательно, повелитель.

Сашка разинула рот.

— Я сказал «это возможно», я не сказал «так бывает обязательно». Но факт налицо: мальчик полюбил вас, когда вам это было нужно, и бросил, когда это понадобилось вам.

— Я не хотела, чтобы он меня бросил! Наоборот — мне было важно, чтобы он был со мной! Потому что в тот момент…

— Прекрасно понимаю. Вы не хотели. Но вам надо было, что бы он вас бросил. Вам было необходимо остаться в одиночестве.

Сашка долго молчала. И Стерх молчал, не торопил ее, просматривал журнал, потирал подбородок.

Еще год назад Сашка, возможно, сломалась бы от такой новости. Постаралась не поверить. Впала в отчаяние.

Теперь она поймала себя на поразительном спокойствии. Как будто все, о чем говорил Стерх, она знала заранее или предчувствовала.

— Николай Валерьевич… вы уверены, что я влияла на Егора?

— Не уверен, — Стерх посмотрел ей прямо в глаза. — Но исключить такой возможности не могу.

— Это… как-то скажется на его судьбе?

— Он давно вышел из-под вашего влияния. Я говорил с их преподавателем введения в практику, она со мной советовалась… Это талантливый, но очень сложный студент. К сожалению, не слишком прилежный. Ему нужно больше учиться, он многое пропустил на первом курсе.

— Он будет учиться, — твердо сказала Сашка. — Я с ним поговорю.

* * *

Мама сидела за столом — вполоборота к окну, на том самом месте, где любила проводить время Сашка. Ее лицо картонным силуэтом выделялось на фоне розоватого закатного света.

Сашка остановилась. Ей на секунду показалось, что мама — восковая скульптура из музея, замершая перед окном. Что у нее даже глаза не блестят.

— Ма?

Мама повернула голову:

— Здесь так красиво… Мостовая, эти дома… Фонари такие… художественные… Ты позанималась?

— Да.

— А что ты делала?

— Ну что обычно делают студенты? Книжки, конспекты… Давай спустимся в кафе и пообедаем.

— Мне не хочется есть. Я выпила чаю, чашку помыла… Ты молодец, все так аккуратно. Хорошая квартира, — мама говорила, глядя на Сашку — и мимо.

— Ты звонила домой?

— Да… Все в порядке, но Вале трудно, конечно… У него проблемы на работе, он много пропускает… отпуск не ко времени. И у меня душа не на месте…

Сашка решилась:

— Возвращайся сегодня. Я провожу тебя.

— Саня…

— Ты ведь приехала, чтобы увидеть, как я живу и учусь? Теперь ты видишь — живу хорошо, учусь нормально. Или ты хочешь устроить полную инспекцию?

— Саня… — у мамы дрогнул голос.

— Не надо нам больше ругаться, — твердо сказала Сашка. — Забудь все, что я говорила, это ерунда, это слова. Тебе надо ехать сегодня, иначе… мало ли что может случиться, пока они там одни.

Мама прерывисто вздохнула. Не давая ей вставить ни слова, Сашка подняла с пола спортивную сумку:

— Идем. Пока доберемся до вокзала, пока возьмем билеты… Пока поужинаем в кафе…

Мама печально, но твердо покачала головой:

— Саня, я решила. Ты уедешь вместе со мной.

Сашка выронила сумку:

— Знаешь, я здесь учусь. У меня завтра пары!

— Кого ты хочешь обмануть? — спросила мама тихо. — Какие-то бесконечные очень трудные занятия, дополнительные, летом… Для того, чтобы преподавать философию в ПТУ?

Сашка растерялась.

Она слишком верила в информационный «туман» вокруг института и всего, что с ним связано. Спокойная мамина логика оставила ее безоружной посреди ровного поля.

— Сашка, я перед тобой виновата. Но ты моя дочь. Я не оставлю тебя здесь. Я не знаю, что здесь происходит, но чувствую неладное. И я не желаю, чтобы ты имела какое-то отношения к городу Торпе. Если надо, я найду адвоката. Или врача. Или… в конце концов, я продам квартиру, сниму все деньги со счета, но если тебя втравили в беду — я тебя вытащу!