«…В 1922 году ЦК партии направил меня из Нижнего Новгорода, где я был секретарем губкома, на новую, более ответственную работу секретарем Югвостбюро ЦК, которое вскоре было заменено выборным Северо-Кавказским крайкомом партии. Северокавказские партийные организации после ликвидации Деникина объединились, и руководство ими осуществлялось Центральным Комитетом партии через Кавбюро ЦК, а вскоре было создано Югвостбюро. Оно объединяло коммунистов Донской и Кубано-Черноморской областей, Ставропольской губернии, Терского округа, автономных областей: Адыгеи, Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии, Горской и Дагестанской автономных республик. Приехав в Ростов-на-Дону, я стал знакомиться с руководящими работниками. Среди них было много своеобразных, по-своему талантливых руководителей-вожаков, выдвинувшихся из среды горских народов Северного Кавказа. В данном случае я хочу поделиться воспоминаниями о Бетале Калмыкове. В то время он был председателем исполкома Совета автономной области Кабардино-Балкарии (тогда еще не было республики). Он был известен как активный борец за советскую власть, его хорошо знал и очень высоко ценил Серго Орджоникидзе. Я же с Беталом Калмыковым здесь встречался впервые.

Был он коренастый, выше среднего роста, подтянутый, с круглым, скуластым лицом, всегда носил кавказскую каракулевую шапку. Говорил неторопливо, как будто слова и фразы рубил топором, чеканя каждое слово, совсем не жестикулируя и не меняя интонации. Казалось, в нем не было обычной кавказской горячности. Причем говорил он с такой твердой уверенностью и убедительностью, что чувствовалось – не отступит ни на один шаг от того, что сказал.

Бетал Калмыков пользовался во всей Кабардино-Балкарии большим авторитетом настоящего вожака. Все знали, что он ничего не скажет зря, ничего пустого не наобещает, что скажет, то и сделает.

А вот что писал ранее сам Г. К. Орджоникидзе о Бетале: «…Калмыков Бетал с первых же дней Октябрьской революции все время активнейший боец революции. Он организовывает отряды из кабардинцев, он самый надежный наш товарищ. В то время формально не входивший в партию, он до последних дней борьбы с белогвардейцами 19 года ведет борьбу с ними, а потом вместе с нами уходит в горы, а дальше в Тифлис и там связывается с нашей партией и не прекращает борьбу с белыми. Калмыков тебе известен».

Так, в кратких, скупых словах Г. К. Орджоникидзе нарисовал образ этого замечательного революционера. К. Е. Ворошилов в свою бытность командующим Северо-Кавказским военным округом тоже хорошо знал и высоко ценил Б. Калмыкова»[170].

Между тем приезд 12 июля 1921 года супругов Лепешинских в Нальчик на отдых фактически открыл дорогу для других номенклатурных персон из аппарата СНК и ВЦИК, которые по рекомендации Управления санитарного надзора Кремля решили лечиться в так называемом Санатории № 1. Настоящий вулкан энергии – О. Б. Лепешинская, изнывающая от вынужденного безделья при муже, занимающем весьма высокую должность в аппарате ЦК РКП(б), – по приезде добилась встречи с Б. Э. Калмыковым и без тени сомнения предложила главе Кабардинского автономного округа реорганизовать эту загородную дачу в санаторий для политкаторжан, которые, по ее мнению, должны были в нем проходить курс лечения по ее личным методикам. В конце августа 1921 года супруги Лепешинские уехали, как я понимаю, к очень большой радости всех, кто с ними общался в Нальчике, и на этом нелепая авантюра с Санаторием № 1 для ветеранов РСДРП/РКПб) канула в Лету. Декретом ВЦИК от 7 июля 1924 года Горская АССР была упразднена, аппарат СНК и ЦИК реорганизован, в результате с этой даты бывший особняк Долинских перешел на баланс Кабардино-Балкарской автономной области и до августа 1942 года выполнял свои функции как дом отдыха ХозО СНК КБАССР.

В некоторых источниках, опубликованных в Сети, с пафосом указано, что медик по образованию О. Б. Лепешинская организовала в Нальчике на базе особняка Долинских санаторий для туберкулезнобольных (Санаторий № 1), но это лишь примитивный миф, так как изначально это здание должно было выполнять роль закрытого лечебно-оздоровительного учреждения только для партийной номенклатуры, а не простых смертных. Подытоживая тему первого в Кабардино-Балкарии правительственного лечебно-оздоровительного учреждения, существовавшего в бывшем особняке дома Долинских, я с большим наслаждением познакомлю читателей с краткой и точной характеристикой персоны О. Б. Лепешинской, данной ей академиком, профессором патоморфологии Я. Л. Раппопортом:

«…В моей памяти Ольга Борисовна Лепешинская – старушка небольшого роста, не выпускающая палку из рук. Маленькое, острое личико с глубокими крупными морщинами, украшено очками, из-под которых бросался подслеповатый, то добродушный, то рассерженный (но, в общем, не злой) взгляд. Одета чрезвычайно просто и старомодно. На кофте огромная медная заколка, изображающая наш корабль «Комсомол», потопленный испанскими фашистами во время Гражданской войны в Испании в 1935–1936 годах. Я как-то сказал Ольге Борисовне, что этот корабль нашел не очень тихую пристань у нее на груди. Шутку она стерпела, отнесясь к ней снисходительно.

Простота в обращении сочеталась с приветливостью. Ольга Борисовна, несомненно, была человеком не злым и отзывчивым; воспитала несколько бездомных детей, дала им образование, вывела в жизнь. Бойцовские же ее качества проявлялись в упорной борьбе, которую она длительное время вела с могущественной в науке группой ученых при отстаивании своих странных научных концепций. Правда, здесь она была не одинока, имея поддержку всесильного в то время Т. Д. Лысенко. Но бескомпромиссность, настойчивость О. Б. Лепешинской вступили в противоречие с подлинными интересами науки. В научные исследования была вовлечена вся семья Ольги Борисовны – ее дочь Ольга и зять Володя Крюков, даже 10-12-летняя внучка Света. Не примкнул к ним только Пантелеймон Николаевич. Более того, он не скрывал своего скептического и даже крайне иронического отношения к научным увлечениям своей боевой супруги. Однажды мы случайно встретились в вагоне дачного поезда, и Ольга Борисовна со свойственной ей экспрессией всю дорогу посвящала меня в курс своих научных достижений. Пантелеймон Николаевич равнодушно слушал все это, и никаких эмоций на его добром, интеллигентном лице с небольшой седой бородкой не было заметно. Только вдруг, обращаясь ко мне, он произнес тихим, мягким голосом: «Вы ее не слушайте; она в науке ничего не смыслит и говорит сплошные глупости». Ольга Борисовна никак не отреагировала на эту краткую, но выразительную «рецензию», по-видимому многократно ее слышав от супруга. Поток ее научной информации до самого конца поездки не иссякал, а Пантелеймон Николаевич продолжал с безучастным видом смотреть в окно.

Обстановка, в которой работала научная артель, была в подлинном смысле семейной. Лаборатория О. Б. Лепешинской, входившая в состав Института морфологии Академии медицинских наук, помещалась в жилом Доме правительства на Берсеневской набережной у Каменного моста. Семейству Лепешинских, старых и заслуженных членов партии, были отведены две соседствующие большие квартиры, одна – для жилья, другая – для научной лаборатории. Это было сделано исходя из бытовых удобств Ольги Борисовны, чтобы она и ее научный коллектив могли творить, не отходя далеко от удобных кроватей. Разумеется, обстановка мало походила на обычную для научной лаборатории, требующую специальных приспособлений. Впрочем, Ольга Борисовна в них и не нуждалась, поскольку сложнейшие биологические проблемы удачно решались ею примитивнейшими методами.