– Танечка, Танечка, – еле слышно шептал Толик, прижимаясь ко мне всем телом, – я люблю тебя.

– Вот еще глупости, – не выдержав, прошептала я. Место и время для объяснения в любви показались мне более, чем странными.

– Люблю, люблю, – продолжал нашептывать Толик, и я внимала его шепоту с благоволением и интересом. В этой нищей сакле меня любили больше, чем за всю предыдущую жизнь, и такое состояние начинало казаться нормальным.

Губы Толика скользнули по щеке, и нашли мои губы, от него пахло водкой и виноградом, я ответила на поцелуй, целуя вместе с ним Мирзу и Абая. Несколько минут мы пролежали, обнявшись, не отпуская губ, потом его рука начала гладить мои плечи, спину, бедра...

– Таня, – вдруг позвал Мирза, – сюда иди, Таня.

Толик отпрянул, будто укушенный, я села и начала переползать к Мирзе. Меня никто не заставлял и не принуждал, но полное подчинение Мастеру казалось настолько естественным, что мысль о непослушании даже не пришла мне в голову.

– Толик, дудка возьми, в дудка играй.

Рука Мирзы коснулась моей головы, легла на затылок.

– Сори, Таня, сори.

Пока я соображала, о чем идет речь, в темноте раздался голос Абая. Сна в нем не чувствовалось ни на каплю, значит, все это время он лежал возле нас, прислушиваясь.

– Мастер плохо говорит по-русски, – сказал Абай, – и оттого иногда путает буквы.

Догадаться, о чем идет речь, не составляло труда, и в ту же секунду я ощутила весомое подтверждение своей догадке. Толик нашел свирель и неумело засвистел, закурлыкал, ее звуки, соединяясь с моим чмоканьем, слились в странную мелодию. Слезы потекли из моих глаз и закапали на ковер…

Проснувшись, я долго не могла понять, где нахожусь: в комнате стоял рассвет, серый, как уши слона. Дышалось тяжело, будто хозяин ушей поставил одну из ног прямо на мою грудь. Тишина притаилась за спиной Мирзабая, влажная, прилипчивая тишина.

Я тихонько поднялась, стараясь не разбудить спящих, выскользнула на улицу. На бревнах лежали капельки росы, ветерок приносил запахи дыма, домашней пищи, еле слышно шуршали платаны, незнакомая птичка распевала свою песенку, деловито перепрыгивая с ветки на ветку. Мир был добр и сулил счастье.

Позавтракали остатками вчерашних лепешек и чаем с халвой. Мирза пил чай, громко прихлебывая, отдуваясь и промокая лоб рукавом халата. Теперь я поняла, кому подражал Игорь. Закончив есть, Мирза надел еще один халат, взял в руки вчерашнюю палку и скомандовал:

–Таня со мной ходи, Абай с Толик работай. Дрова руби, воду носи, печка топи.

Я надела куртку пошла вслед за Мирзой, по дороге, слегка задев рукавом Толика.

– А этому не дала, – грустно заметил он, – удачи тебе.

Мы долго шли по шоссе, голосуя изредка пробегающим попуткам, пока, наконец, нас не подобрал огромный «КАМАЗ». С высоты его кабины пейзаж выглядел совсем по-другому, и я с интересом разглядывала плоскую коричнево-желтую равнину с зелеными пятнами полей. Строений почти не было, лишь изредка мелькали в отдалении низенькие домики, похожие на саклю Мирзабая.

Скоро поля кончились, и пошла холмистая, абсолютно голая пустыня. На горизонте возник круглый купол, Мирза попросил остановиться, мы спрыгнули на землю, и пошли по еле заметной тропинке по направлению к куполу. Тропинка петляла, струясь между едва заметными холмиками, потом пошла вниз. Через полчаса пути купол заметно приблизился, а холмы ощутимо подросли. Вдруг Мирза упал на колени и отбросил в сторону палку. Пока я соображала, что следует делать мне, он расстегнул брюки и обильно помочился.

– Садись, Таня, – сказал, поднимаясь на ноги. – Там нет места, садись тут.

Мне не очень хотелось и, честно говоря, был неудобно садиться на глазах у Мирзабая.

– Садись, – прикрикнул он.

Я расстегнула брюки и села. Мирза встал прямо передо мной и внимательно смотрел на мои раздвинутые ноги.

– Ну? – спросил он через минуту, – саки давай.

– Не могу, – я сделала попытку подняться.

– Сиди, – снова прикрикнул Мирза. – Саки давай.

Тут до меня дошло, что со мной продолжают работать, я закрыла глаза и попыталась представить себя сидящей в своем туалете. В конце концов удалось выдавить несколько капель.

– Совсем слабый, – разочарованно сказал Мирза. – Кушать мало, пить мало. Саки еле-еле, большой дел совсем нет. Ты не больной?

– Нет, вроде нет.

– Душа у тебя больной, – определил Мирза. – Лечить надо. Домой придем, Абай проси. Он большой доктор. Он вылечит.

Мы снова двинулись по тропинке и вскоре вышли на старое кладбище, тропинка закрутилась среди каменных могильников, выбеленные солнцем и ветрами плиты безучастно таращились на гостей. Кладбище оказалось огромным, похожим на небольшой город, город мертвых.

– Интересно, – подумала я, – а живые тут есть? Сторожа, могильщики, кто-нибудь?

Словно отвечая на вопрос, Мирза резко свернул с тропинки, и, спустя несколько минут, мы оказались возле маленького домика. Дверь подпирало бревно, несколько колченогих стульев стояли вдоль коричневых стен, на столе перед домом пылились пиалы с остатками чая. Тут явно жили, но кто, какие люди, хорошие или плохие, добрые или не очень…

Мирза подошел к стенке и с презрительным видом помочился. Он совершенно четко отвечал на мои вопросы, а значит, понимал, что происходит в моей голове. Это было страшно, но я не испугалась, тогда я верила полной верой: Мастер не может причинить зла ученику...

Кладбище не кончалось, мы шли и шли, то поднимаясь на холмы, покрытые могильными памятниками, то опускаясь в лощины. Некоторые памятники выглядели совсем новыми, а некоторые – рядом с ними, полностью разрушенными, с надгробиями, похожими на пирамиду из камней. Возле многих могил стояли воткнутые в землю шесты с белыми тряпочками, возле других лежали детские игрушки, в основном куклы. Пластмассовые, тряпичные, «магазинные», самодельные – зачем, почему, – спрашивать я не решалась, а на мысленный вопрос Мирза не отвечал.

В одной из ложбинок он остановился и долго рассматривал меня, неодобрительно покачивая головой. Я с некоторым испугом ожидала продолжения, наконец, Мирза снял с головы черный колпак и бросил мне:

– Волоса спрячь. Мальчик теперь будешь, кто спросит, говори мальчик.

Под шапочкой у Мирзы оказалась потертая тюбетейка, наверное, он никогда не снимал ее с головы, потому что спал всегда в колпаке.

Перед деревянными воротами мазара прямо на земле сидели несколько женщин, между ними белела чистая скатерть, по которой в беспорядке были разбросаны куски лепешек, конфеты в цветастых обертках и халва в промасленной бумаге. Мирза величаво прошествовал мимо, приоткрыл небольшую дверь, врезанную в тяжелую створку ворот, и вошел внутрь. Я последовала за ним.

Внутри, за забором, тоже на земле, возлежали в царственных позах несколько мужчин в халатах и чалмах, один что-то лениво пережевывал, другие перебирали четки. В нашу сторону никто даже не взглянул, все были заняты собой. Женщин сюда, очевидно, не пускали, поэтому Мирза решил выдать меня за юношу, но нас никто не стал расспрашивать, как видно, мой вид не вызывал подозрений.