В 1959 г. в Первом главном управлении КГБ создается отдел «Д» (от слова «дезинформация»), укомплектованный полусотней специалистов. Когда на Западе правительственные чиновники раскроют назначение этого подразделения, КГБ изменит название на отдел «А» и продолжит работу в направлении создания дезинформационных материалов{493}.

Советская кампания по дезинформации оказалось настолько действенной, что Сенат США провел специальные слушания. В 1961 г. помощник директора ЦРУ Ричард Хелмс выступил перед подкомитетом Сената с 32 примерами подделок и дезинформаций Восточного блока, используя анализ документов, проведенный Кроуном и другими экспертами OTS{494}. Хелмс засвидетельствовал, что из 32 сообщений и документов «от американских чиновников», в 22 демонстрировались «хищнические» планы и намерения США, а в 17 утверждалось о вмешательстве США в дела стран с коммунистической ориентацией. Обвинения в «хищнических» намерениях были первыми из двух основных «уток», которые распространялись Восточным блоком в Азии, на Ближнем Востоке, Африке и Европе.

Как отметил Хелмс, второй темой «уток» было то, что Соединенные Штаты являются угрозой «миру во всем мире»{495}. В документах были секретные соглашения о заговорах с целью захвата частного бизнеса и местных предприятий{496}. В мире, где новые государства ранее были европейскими колониями, распространение подобных документов могло дестабилизировать еще слабые государства и привести к разрушительным последствиям.

Советская дезинформация и технически, и лингвистически не имела нечего общего с «документами» Уокера, изобиловавшими опечатками. Статьи в «Правде» и передачи на советском телевидении подавались со ссылками на авторитетные источники, без типичной политической риторики. Более того, дезинформация часто появлялась за пределами советского блока перед тем, как их передавали советские СМИ.

Такая дезинформация была результатом работы государственных ведомств, и в ней были заняты талантливые художники-графики, делавшие практически безупречные официальные бланки и печати, уделявшие внимание мельчайшим деталям, таким как качество бумаги и официальный язык документов.

После побега в СССР Ким Филби, офицер британской разведки MИ-6, в начале 1970-х гг. участвовал в деятельности дезинформационного отдела КГБ, создававшего фиктивные политические документы. Работая с подлинными несекретными и официальными документами ЦРУ и Государственного департамента США, Филби вставлял «зловещие» абзацы, касающиеся планов США. КГБ ставил на документах гриф «совершенно секретно» и пускал их в обращение. Для Советского Союза Ким Филби, выпускник Кембриджа, бывший журналист и старший офицер британской разведки, был поистине бесценным активом{497}.

Одной из любимых тактик КГБ было придание документам «зернистости» после ксерокопирования или их перепечатка с фотографий, сделанных немного «не в фокусе». Нечеткие фотографии или плохие ксерокопии не только добавляли доверия к поддельным документам, но и содержали много деталей для работы экспертов. Часто документы, «заслуживающие освещения в печати», рассылались нескольким адресатам анонимно «заинтересованным гражданином», который не просил в ответ никакой оплаты{498}. КГБ разрабатывал для рассылки списки сочувствующих газет или известных писателей, воспроизведение документов которыми будет формировать доверие общества к ним.

В отличие от работы любителей, которые зачастую в своих фальшивках касались масштабных и сложных международных интриг, профессиональные подделки были более целенаправленными, хорошо написанными и безупречными по содержанию. Они выглядели абсолютно правдоподобно, в отличие от явной пропаганды.

Изготовленные Уокером фальшивки, подделки с послевоенных эмигрантских «фабрик документов», советские дезинформационные мероприятия и даже подделка Бена Франклина – все это играло на человеческих страхах и предрассудках определенной части общества{499}. В СССР хорошо это знали, была и оценка способности дезинформации влиять на эмоциональные чувства своих целей. Другими словами, документу, подтверждающему страхи определенной аудитории, скорее всего, должны были поверить, даже если ничего и не было{500}. Как в начале 1970-х гг. сказал гвинейский президент Ахмад Секу Туре, «документы можно подделать, но информация в них не должна выглядеть фантастической»{501}.

Для Кроуна и других экспертов, изучавших сомнительные документы, выявление квалифицированной подделки было трудоемким и сложным процессом, требовавшим точных технологий. Подпись известного лица можно было оценить, сравнив ее с реальной подписью этого лица. Эксперты сравнивали чернила с помощью инфракрасного и ультрафиолетового излучений, а также проводили микроскопическое исследование чернильных штрихов. ЛСМ постоянно пополняла коллекции конвертов, чернил и образцов шрифтов пишущих машинок, которые могли бы указать на марку, модель и дату изготовления подделки. В архивах ЛСМ всегда искали доказательства использования конкретных пишущих машинок для изготовления более ранних подделок. Старые пишущие машинки с ударными литерами, машинки IBM Selectrics и машинки с печатающими головками иногда могут быть идентифицированы по конкретным износам или повреждениям символов.

Для анализа бумаги применяются метод дифракции рентгеновских лучей и микроскопическое исследование волокон, что дает возможность определить тип бумаги и установить ее изготовителя. Поскольку страны используют различные неорганические химические вещества в качестве основы для бумаги, место изготовления может помочь определить автора фальшивки. Например, документ на немецкой бумаге будет иметь в основе сульфат бария, а во французской бумаге используется тальк. Эксперту ЛСМ документ с юга Франции на бумаге, содержащей сульфат бария, сразу показался бы подозрительным.

С появлением копировальной техники в СССР начали создавать документы в виде фотокопий, чтобы противодействовать работе экспертов. При этом предполагалось, что лабораторный анализ фотокопии не поможет установить возможность подделки. Эксперты OTS, однако, выявляли на копиях документов следы подделки, а иногда и происхождения подозрительного материала. Такая информация, как незначительные различия между шрифтами пишущих машинок типа IBM Selectrics, продававшихся в Европе и в США, могла быть обнаружена и в фотокопиях.