Народец малый,

Бери стрекала,

Проводи молодца

До милдредского сельца.

Ободренный содержимым оловянных кубков, ничего не опасаясь и не испытывая никаких сомнений, этот самый парень, а звали его Билли, отправился прямо на холм, к феям. И вот, когда он оказался у подножия холма, никакие преграды и препятствия не могли его остановить: тут-то он, используя всю силу и мощь своего голоса, с выражением озвучил вышеозначенное приглашение. Но едва слова последнего стиха слетели с его уст, как тут же сотни и сотни представителей маленького народца окружили его со всех сторон, и каждый из них был готов отомстить — покарать нанёсшего столь серьёзное оскорбление самым что ни на есть жестоким образом. Самый здоровенный из племени фей, а я полагаю, что это был их король, Оберон, размахивая огромным железным дротиком, обратился к неразумному человеку в стихах — столь же грубых, простых и неприличных:

Дурень Билли,

Сигай на кобылу

Посмотрим, кормил ты её или нет,

С голодной лошадкой,

Побьюсь об заклад я,

До дома добраться тебе не успеть.

К счастью для Билли, хозяйский дом располагался неподалёку, а последние лучи солнца ещё не погасли за горизонтом. В полном смятении он вонзил шпоры в бока своей лошади, которая и без того была так напугана, что устремилась к жилищу хозяина, словно молния. По счастливому стечению обстоятельств дом был весьма старым, из тех, в чьи двери мог запросто въехать всадник, сидящий верхом на лошади. К тому же удача сопутствовала Билли в тот день — и входная дверь в тот момент, когда лошадь прискакала к дому, оказалась как раз широко распахнутой, а поэтому, справедливо полагая, что дом куда как более надёжное убежище от воинственных фей, чем стойло, Билли галопом поскакал прямо в залу, где веселился народ, и, к полному изумлению всех присутствующих, тут же бросился закрывать дверь, чтобы не пустить преследующих его недругов. Переведя дух и немного придя в себя от страха, Билли подробно и обстоятельно поведал сотоварищам о том приключении, которое у него вышло с феями. Но, надо сказать, с этих пор ни деньгами, ни любовными посулами Билли было невозможно уговорить вновь отправиться к феям на холме, позвать их с собой за компанию на вечернюю прогулку — проводить доброго малого обратно, до самой деревни.

Наконец, когда феи ушли прочь и было решено, что теперь-то можно отпереть дверь и выпустить наружу Билли с его кобылой, изумлённая компания увидела железный дротик — как раз тот, что был в руках у короля фей, — торчавший из дубовой двери, которая по соображениям прочности и безопасности была укреплена железными пластинами. Так он и торчал там до тех пор, покуда самый здоровенный детина из тех, что оказались на месте, не выдернул его с помощью кузнечных щипцов. Эту реликвию из страны фей хранили на протяжении многих поколений до тех пор, покуда она не оказалась в руках того, кто абсолютно не заботился о подобных вещах, и была утрачена к великому сожалению всех, кого интересуют предания о феях.

По-моему, до меня уже доносятся крики многочисленных «любезных читателей»: «Тьфу! Какое отношение к подлинной „фееологии" имеют все эти подлинные железные дротики, а также любые иные личные принадлежности, которые феи используют для защиты или нападения, их лошади или их одежда? Мы, смертные, можем видеть эти предметы, но нам ни в коем случае не позволено до них дотрагиваться! Тьфу ты! Это же прямо ерунда какая-то!» И хотя мне прекрасно известно: ко всему, что связано с феями, прикасаться не следует и брать в руки не стоит, ибо призрачное бытиё подобного мира можно постичь исключительно через воображение, однако позволю заметить, что я пересказываю миф, а не пишу исследование о мифологии фей в моей родной местности. К счастью, в нашем распоряжении есть реликвии, которые вполне определённо связаны с феями. К тому же эти реликвии оказались в руках, относившихся к ним куда как бережнее, чем те, что владели дротиком из Мидриджа, и, переходя из поколение в поколение, эти предметы сохранились до наших дней. Так, например, чаша из Эден-Холла, в Кумберленде, или Священная чаша, хранящаяся в одной из церквей на острове Мэн. Согласно традиции, обе эти чаши были добыты одним и тем же способом, а именно на праздничном пиршестве у фей. На мой взгляд, это два веских аргумента в пользу мидриджского предания, которое я излагаю именно так, как оно было поведано мне[343].

Вот история о Элдрике Уайлде, то есть «диком», названным так из-за живости и весёлости, проявлявшихся как в словах, так и в поступках. Он, человек выдающейся честности, правил в Северном Людбери. Как-то раз случилось ему окольной дорогой поздним вечером возвращаться с охоты, ибо с верного пути он сбился. А сопровождал его только юный паж. Вдруг около полуночи на опушке леса Элдрик набрёл на большой дом вроде тех питейных заведений, что по всей Англии встречаются в каждом приходе и по-английски называются «гильдхус». Подошёл поближе и видит свет, а внутри множество благородных женщин водят хоровод. Они были прекрасными на загляденье, одеты в тонкие льняные платья, а фигурой повыше и постройнее, чем обычные наши. Рыцарю среди прочих одна особенно приглянулась лицом своим, и он возжелал её сильнее, чем все сокровища мира. Девы кружились легко и весело, пели звенящими голосами, и звуки их песни доставляли уху истинное наслаждение, однако слова этой песни были абсолютно непонятны. От подобного зрелища рыцарь получил сердечную рану, стрела Купидона запалила в его груди настоящий пожар... и вот он обошёл вокруг дома, обнаружил вход, ворвался внутрь, схватил ту, которой сам был захвачен, тут же подвергся нападению всех остальных. Суровый бой задержал Элдрика на какое-то время, наконец вместе со своим пажом ему удалось высвободиться, однако получилось это с большими усилиями и не без потерь, ибо женские зубы и ногти оставили шрамы на ногах и ляжках похитителей. Впрочем, свою добычу он унёс с собой: три дня и три ночи предавался с ней любовным утехам, но не смог исторгнуть из неё ни единого слова, хотя она охотно отдавалась венериным ласкам. На четвёртый день она произнесла: «Здравствуй, возлюбленный мой, и пребывай в здравии! До тех пор, покуда ты не станешь притеснять меня или не напомнишь мне о сёстрах, у которых ты меня похитил, или о том доме, или о том лесе, или о чём-либо вроде этого, тебе будет сопутствовать удача. Но стоит преступить запрет, и с моим уходом счастье покинет тебя, беды будут обрушиваться одна за другой, а тебе придётся вечно сожалеть о том дне, когда ты повёл себя дерзко». Рыцарь всеми клятвами пообещал, что любовь к ней будет нерушимой и вечной. Созвали знатных людей — и соседей, и тех, что жили поодаль, — при большом стечении народа торжественно сыграли свадьбу. В это самое время правил Вильгельм Бастард, только что ставший королём Англии, и вот он, узнав о подобном чуде, захотел сам разобраться, выдумка это или правда, и приказал обоим супругам явиться в Лондон, а с ними прибыло множество свидетелей, а также множество доказательств и свидетельств от тех, кто приехать не смог. Но убедительнее всего о том, что эти события произошли по воле рока, свидетельствовала невиданная и неслыханная красота женщины, изумившая всех. С тем они и были отправлены обратно домой. По прошествии многих лет вышло так, что Элдрик, возвратившись с охоты в третьем часу ночи, стал искать свою жену и не обнаружил её, позвал, а затем и приказал, чтоб её разыскали, и наконец, рассердившись на медлительность, взял да и произнёс в гневе: «Не у сестрёнок ли своих ты так надолго запропастилась?» — но последние слова он уже говорил впустую, ибо, услышав о своих сёстрах, жена тут же исчезла. Юноша жестоко поплатился за свою горячность, он отправился на место, где некогда похитил свою супругу, но никакими слезами или мольбами не смог возвратить назад. Он звал её к себе днём и ночью и от этого впал в безумство — жизнь его закончилась в неизбывной печали. Однако он оставил после себя и той, во имя которой умер, наследника — Алнода, человека выдающейся святости и мудрости.