По воспоминаниям близких, телефон в его квартире звонил без умолку. Народ начинал съезжаться в Тушино, как только знакомые узнавали, что Харламов, тогда еще завидный холостяк, приехал с армейской базы. «Товарищам он отказать всегда стеснялся», — вспоминал Борис Сергеевич Харламов.

«Валерка был очень добрый человек. Он помогал близким, своей сестре, друзьям. Вот вы знаете, как я познакомился с Фетисовым? — спрашивает Винокур и тут же отвечает: — Славка же был самый молодой в сборной СССР. Я тогда жил на Потылихе, около “Мосфильма”. Позвонил Валера Харламов и говорит: “Я тут близко нахожусь, ближе вас никого нет, Тамарка, жена твоя, дома?” Я отвечаю: “Да, а что случилось-то, Валера?” Он говорит: “Я сейчас приеду с парнем, надо помочь ему”. Приехал с парнем, это и был Слава Фетисов. У него в крови была губа, он попал в небольшую аварию на машине и прикусил губу. Так мы и познакомились, Валера при этом говорит: “Знакомься, наш пацан, молодой; я его от милиции увез, он был немножко не в себе, вмазал, и вот к вам привез, на Потылиху”. Я у Фетисова потом спрашиваю: “Ты помнишь, как тебя Валерка привозил?” Слава отвечает: “Валера примчался по первому зову”. Кому первому позвонил Фетисов, добежав до автомата? Правильно, Валере. И Валера с проспекта Мира немедленно поехал на выручку к младшему товарищу, на другой конец Москвы. В этом был весь Валера, душа-человек. Не пафосный, очень контактный, может, не суперразговорчивый, но очень доступный, нормальный. Мужик настоящий он был».

«Валера для меня навсегда останется добрым и справедливым парнем. Он был безотказный человек. Мог с себя часы снять и подарить какому-то мужику в ресторане. Последнюю рубаху мог снять. В нем всегда присутствовало чувство юмора. Он был несколько даже смешливый. Я не помню, чтобы он ругался. Но с Мальцевым они могли атмосферу в команде поднять. Пошепчутся (они всегда сидели рядом), засмеются, и смешок нападает на всю раздевалку», — признался в беседе бывший партнер Харламова по сборной СССР Юрий Ляпкин.

Кстати, о «последней рубахе». «То, что он мог снять последнюю рубашку с себя, даже не обсуждается. Однажды он пришел к нам с другом. На улице сильно похолодало и выпал снег, а его товарищу нужно было ехать домой. Валера взял модную тогда куртку-аляску и просто так подарил своему другу, улыбнувшись и сказав: “Держи, не мерзни”», — вспоминала Татьяна Харламова.

Или другой случай, рассказанный ею же: «Помню, как я, только надев подаренные им из поездки в Канаду сапоги, неудачно оступилась и сломала обновку. Прихожу домой, чуть не реву, говорю: “Папа, сделай что-нибудь!” Валера подходит, улыбается и говорит: “Тань, хорошая вещь не сломалась бы. Не переживай, я тебе новые куплю”. И действительно привез. И не мне одной. Из той поездки в Канаду в 1973 году, когда он летал на финал Кубка Стэнли, привез три пары белых красивых сапог. Одну мне, две другие женам друзей — Наде Петровой и Тане Михайловой. Потом те всегда мужьям говорили: “Будьте такими же внимательными, как Валера. Советуйтесь с ним, если что нужно купить”».

Про «последнюю рубаху» есть хороший эпизод в одной из статей журналиста Леонида Трахтенберга. Валерий Харламов был приглашен на торжество — свадьбу журналиста. Примчался в ресторан чуть ли не с самолета после очередной игры на первенство СССР. Подарка купить не успел. Прямо перед банкетом снял с себя новенькую шикарную заграничную рубашку и подарил ее Трахтенбергу: «Носи, друг, как можно дольше. Это от чистого сердца». Журналист чуть было не прослезился. А Валерий, улыбнувшись, достал из своего баула верный хоккейный свитер с номером 17 на спине и так просидел в нем к удовольствию гостей весь праздничный вечер.

Четырехкратный чемпион Олимпийских игр по биатлону Александр Тихонов тесно общался и с Валерой Харламовым, и с его партнерами по первой тройке. «С них иконы писать можно. Это были не только выдающиеся игроки, но и замечательные люди. Харламов вообще был невероятно скромным. Если не знаешь его в лицо и встретишь на улице — ни за что не подумаешь, что перед тобой звезда», — вспоминал он.

«Это был игрок высочайших человеческих качеств. Радость жизни и радость игры была написана у него во всех движениях. Хотя судьба его потрепала основательно. Сколько у него было травм! Он был редкий человек. Понимаете, нет таких. В нем злобы вообще не было никакой. Чем он всегда отличался, что не могло не броситься в глаза, так это его естественность. Даже когда он выпивал, то никогда не прятался. Говорил, наказывайте меня. В нем главными человеческими качествами, на мой взгляд, были естественность и радость. У него не было ни хитрости, ни лицемерия. Он жил естеством. Был бесхитростным рубахой-парнем. После его смерти прошло уже больше тридцати лет, а я не могу забыть о нем, хотя я не очень тесно контактировал с ним. Но чувствовал его душу», — признался автору Владимир Юрзинов.

По словам Юрзинова, Валерий Харламов был удивительно скромным человеком. Из серии тех редких игроков, кого миновала звездная болезнь. «Я не отношу себя к числу звезд, хотя не могу пожаловаться на недостаток хвалебных отзывов, на невнимание печати. Дело в ином — я вижу, как много у меня еще недостатков в игре, хотя от некоторых из них я уже, как мне кажется, избавился. Я вижу немало возможностей для повышения своего мастерства, вижу, над чем предстоит мне работать, и потому, повторяю, убежден, что мне еще далеко до совершенства», — писал Харламов в своей книге «Хоккей — моя стихия».

«К своей популярности он относился так же просто, скромно и деловито, как к любому делу или обязанности. Часами, не ленясь, он ставил автографы поклонникам хоккея. Щедрой рукой раздавал значки мальчишкам и взрослым. Безотказно ездил он на десятки выступлений в год, рассказывал слушателям о любимой игре, откровенно отвечал на вопросы. Особенно любил он встречаться с молодыми рабочими и солдатами, с детьми. И они отвечали ему тем же. Как в театр ходят “на Уланову”, “на Яншина”, “на Лемешева”, так и на стадион ходили “на Харламова”, — писал Анатолий Тарасов в очерке для книги «Три скорости Валерия Харламова». — Он был прост и скромен. Никогда он не капризничал, ничем не хотел отличаться от своих товарищей независимо от весомости их вклада в общее дело. Предлагал я ему, и не раз, стать капитаном команды, но он отказывался. Предпочитал оставаться рядовым полевым игроком, по сути, будучи тем, что входит у социологов в понятие “неформальный лидер”».

«Валерий и один его товарищ провинились в нарушении режима, причем за руку пойманы не были, хотя сомнений у меня не оставалось. Спорт вообще немыслим без строгой дисциплины, а в армейском клубе тем более. Я отдал приказ о наказании обоих. Тот, второй, отпирался и канючил до последнего, а Валера смолчал. Я спросил его, что, может быть, он тоже не считает себя виновным. И он ответил, что наказание понес заслуженное и вопросов не имеет», — вспоминал тот же Тарасов.

«Сколько я знал его — с пятнадцати лет и до трагической гибели, сколько наблюдал за его играми, могу сказать, что Валера остался таким же порядочным человеком, каким был в момент знакомства. Годы и слава ничуть не испортили его. К нему можно было подойти и спросить что угодно, он всегда старался помочь и помогал людям. Был очень доступен с журналистами, общался с нами легко в отличие от некоторых игроков, которые, увидев корреспондента, пугались его и отходили в сторону. И что меня поразило, уже когда он был ветераном в ЦСКА, он после тренировок часто сам, добровольно, собирал в ведро шайбы, хотя это, по хоккейным законам, должны делать самые молодые игроки клуба. Меня поражало: все опытные игроки давно уехали в раздевалку, а Валера, несмотря на усталость, собирает в ведерко эти шайбы…» — делился воспоминаниями известный советский комментатор Владимир Писаревский.