Женская тюрьма на северной окраине города была самым мрачным и зловещим зданием из всех, которые когда-либо видел Майк. Его плоские крыши без водостоков, узкие зарешеченные окна, серые стены и песчаный пустырь вместо двора внушали еще большее уныние, чем окружавшие голые холмы. От одной мысли о том, что Мишель находится внутри, Майка охватывала тошнота.

Адвокат, нанятый для Мишель британским консульством, сообщил им накануне, что против нее выдвинуты официальные обвинения и судебный процесс начнется через семь дней. Адвокат с оптимизмом обещал не оставить от обвинений камня на камне, но его напыщенные манеры и нервный смех не внушали уверенности. Тем не менее нынче утром он взял у Майка пятнадцать тысяч долларов, чтобы начинать процесс, и отправился вместе с ним в тюрьму. С ними поехала и его жена Мара.

Остановив автомобиль у главных ворот тюрьмы, она велела Майку ждать, а сама направилась к охранникам, которые встретили ее надменными и вместе с тем подозрительными взглядами. Майк следил за тем, как Мара разговаривает с ними, размахивая короткими пухлыми руками, похожими на продолговатые воздушные шарики. Наконец она жестом пригласила его приблизиться. Майк выбрался из автомобиля и подошел к будке привратника. Женщина отрывистым деловитым тоном объяснила, что он должен делать:

– Меня не пустят с вами, но ничего не бойтесь. Вам не придется ни с кем говорить, если вы не принесли с собой оружия или наркотиков. Надеюсь, у вас их нет?

– Нет, – ответил Майк.

– Очень хорошо, потому что вас подвергнут тщательному обыску, который не доставит вам удовольствия, если, конечно, вы не склонны к мазохизму. Даже не думайте возражать – вас попросту не пустят. Это их обычный способ показать, кто здесь главный. Советую вам сделать все, что велят.

Четверть часа спустя под злорадными взглядами охранников – двух мужчин и женщины – Майк наконец выпрямился и оделся. Он находился внутри тюрьмы, в пустом, залитом солнцем помещении. Боязнь замкнутых пространств смешивалась в его душе с гневом. Явное сексуальное наслаждение, которое в ходе обыска испытали по крайней мере двое из тюремщиков, внушало Майку такое же отвращение, как сам процесс, однако он старался не выдавать своих чувств. Его выпустили из комнаты и повели по промозглому сумрачному коридору к яркому солнечному пятну, видневшемуся вдали.

Не доходя до конца коридора, они свернули, спустились по крутой лестнице и зашагали по тесному грязному проходу, разделявшему ряды зарешеченных камер, в которых сидели дюжины немытых растрепанных женщин, свистевших и визжавших им вслед. От вони Майка затошнило. Над сточными канавками роились тучи мух, вопли женщин зловещим эхом отражались от стен. Одна из них умудрилась поймать Майка за руку и повернуть его к себе. Тюремщик ударил женщину дубинкой по запястью, она взвыла, словно кошка, а ее сокамерница обнажила грудь с огромными сосками и принялась дразнить Майка. Его глаза метались от одного жуткого ухмыляющегося лица к другому. Он искал среди них Мишель и боялся обнаружить ее здесь.

Наконец его ввели в длинное пустое помещение с высокими каменными стенами и окнами, до которых невозможно было дотянуться. Вдоль помещения протянулся стол, разделенный пополам решетками, проходившими сверху и снизу, чтобы исключить любой физический контакт между посетителем и заключенным.

Охранник рявкнул что-то по-португальски, указывая на стул. Решив, что ему велели садиться, Майк выполнил приказ, и тюремщик, бессмысленно ухмыльнувшись ему и выкрикнув еще несколько грубых команд, оставил его в одиночестве.

Майк огляделся, осваиваясь с окружающей обстановкой и пытаясь заставить себя думать о том, что ему предстояло сделать. Казалось совершенно невероятным, что именно здесь он наконец встретится с Мишель, женщиной, которую он так любил, так хорошо знал и которая теперь начинала казаться ему чужой. Сколько раз он представлял себе встречу с ней, представлял, где это случится, что они скажут друг другу, что почувствуют! Тысячи всевозможных картин их свидания вставали перед его мысленным взором, но ни одна из них даже отдаленно не напоминала то, что происходило сейчас. Майк всегда думал, что они встретятся в Англии, потому что в глубине души никогда не переставал надеяться, что когда-нибудь Мишель вернется и привезет с собой их ребенка, сына, по которому он тосковал ежедневно и ежечасно, хотя ни разу его не видел.

Миновало более пяти лет после их расставания, и за это время они не обменялись ни одним словом. Майк гадал, сумеет ли он изжить в себе ту глупую гордость, которая мешала ему встретиться с сыном, и боль, которую он причинял Мишель, отсылая назад нераспечатанными ее письма и фотографии, которые, как он полагал, она вкладывала в конверты. Он знал лишь, что у него мальчик, его зовут Робби и родился он пятого октября, – но знал он об этом только потому, что Мишель сообщила его матери. Майк ни разу не попытался узнать о сыне что-нибудь еще и не хотел узнавать; он так мечтал, чтобы Мишель и Робби были с ним, что одно упоминание о них ввергало его в отчаяние. Сейчас его переполнял жгучий стыд за те страдания, которые он причинил им своим упрямством, ему оставалось только молиться, что когда-нибудь он сможет искупить свою вину перед сыном.

Услышав шаги, он повернулся к двери, гадая, что почувствует, когда увидит Мишель, и на мгновение испугался, что вновь окажется во власти любви, которую так долго держал под спудом. Он вспомнил об интрижке с Эллин, но в тот же миг дверь распахнулась и на пороге появился тюремщик.

Майк поднялся на ноги, рассматривая две неясные фигуры, ступившие в лучи яркого солнечного света. Шестым чувством он догадывался, что одна из них – Мишель, хотя слепящие лучи мешали видеть. Его охватило такое напряжение, что он едва мог дышать. Мишель двинулась ему навстречу, словно привидение, шагая по ту сторону решетки. Майк по-прежнему не мог различить черты ее лица, пока она не остановилась прямо перед ним и не повернулась к солнцу спиной.

– Майк! – прошептала она. – О Господи, Майк! – Она прижала кулак к губам и разрыдалась.

Ее лицо было покрыто засохшей кровью и пылью, волосы спутались и сбились в колтун. На нижней губе Мишель виднелся припухший шрам, вокруг левого глаза расплывался ярко-фиолетовый кровоподтек. Майк увидел слезу на ее щеке, и ему невыносимо захотелось подхватить ее на руки и унести отсюда.

Став за ее спиной, охранник что-то прокричал, и Мишель повернулась к нему. По-видимому, он велел ей садиться. Потом он приказал то же самое Майку и, развернувшись, покинул помещение.

Когда за ним захлопнулась дверь, Майк открыл рот, но Мишель не дала ему сказать ни слова.

– Не вздумай упоминать о нем, – прошептала она. – Только не здесь. Скажи лишь – он в безопасности?

Майк кивнул, и на секунду ему показалось, что Мишель вот-вот лишится чувств.

Мишель выдавила улыбку и предприняла жалкую попытку привести в порядок волосы.

– Но этому придется положить конец, – сказал Майк. Мишель смотрела на него, широко распахнув покрасневшие глаза, и он добавил: – Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.